Архив Смагина - [12]

Дед Михаил ступил в воду, схватил дельфина за хвост и вытащил, насколько смог, на берег. Такого он не видел, но рассказывали. «Словно срезало, – подумал он, – может винтом? Нет, не винтом, винтом – не так». Но если руку на сердце, кто действительно знает, как оно на самом деле винтом? Показать гостям? Или спрятать? Куда ж его спрячешь? Какой зверь мог так покалечить? Получается – гад!

…Чай решили пить на верхней веранде. Свежий воздух, красота, ради такого чуда стоит жить и бороться, подумал Смагин. Максимилиан Волошин, прикрыв глаза ладонью, смотрел в небо. Смагин проследил за его взглядом. На фоне жидких облаков парил планер.

– Дар природы, – восторженно сказал Волошин. – При южном и северном ветре над хребтом Узун-Сырт образуются чудные восходящие потоки воздуха. Воздухоплаватели могут парить в небе часами – и встречать, и провожать зарю. В будущем году здесь планируется первый слёт планеристов СССР. Романтика, вера в будущее торжествуют. Война и вот эти планеры… Есть надежда, есть! Коктебель в переводе с татарского – край голубых вершин. Здесь взлетит наша авиации. И к небесным голубым вершинам, и к звёздным космическим.

Смагин с нескрываемым удивлением глянул на собеседника: страна – в разрухе, голод, нищета. Заводы стоят, паровозы собирают – один из трёх, беспризорщина, банды… Посмотрел ещё раз на планер, приветственно помахал рукой. Если новая революционная власть посчитала нужным создать управление РР, что всякой чертовщиной занимается, значит, смелая наша власть, вперёд смотрит, и кто знает, кто знает, может, и к вершинам космическим доберёмся, подумал он, но сказал:

– Здорово! Как птица!

– А касательно вопроса вашего, не скрываю, интересуюсь. Свидетельства неумолимо рисуют нам родное сердцу побережье: Аю-Даг, или Медведь-гора, Новый свет, Феодосия…

Волошин с сомнением посмотрел на Смагина, решая продолжать разговор в таком же русле или нет. После паузы продолжил:

– И свидетельства эти измеряются годами немалыми, столетиями. Император Николай I даже повелел отправить в Крым учёную экспедицию. Поиск она вела в районе Карадага. И к изумлению мира учёного найдено было яйцо монструоса весом двенадцать килограммов. Вы представляете?

Смагин не скрыл впечатления – двенадцать килограммов? Не верилось. Прикинул в уме и описал руками размер яйца. Уважительно покачал головой.

– И представляете, так в яйце том был зародыш дракона. А невдалеке от этой дивной находки откопали мужи учёные останки гигантского хвоста допотопного ящера.

– Допотопного – это значит того – времён весьма и весьма отдалённых? – риторически спросил Смагин, отхлебнул чаю, уважительно причмокнул и продолжил: – Допотопного – это понятно. Великая наука – археология. Но есть же свидетельства сравнительно недавние, чуть ли не вчерашние.

– Вот здесь я в некоторой растерянности. Одно дело – легенда, красивая и немного пугающая…

Волошин встал, прошёлся по веранде, доски поскрипывали. Обхватил руками перила, наклонился и неожиданно громко произнёс: «Удивительный край! Удивительный! Чтобы его сохранить, стоит жить и бороться!». Смагин вздрогнул, это что – чтение мыслей, подумал он, нет, просто совпадение – такие виды, такая природа, просто настрой общий. Волошин продолжил:

– Другое дело – события реальные, не из приятных, доложу вам. Да вот в прошлом году злодействовал кто-то. Животные пропадали, покойника нашли, из приезжих, в состоянии умопомрачающем. Со скалы он прыгнул, несчастный. Именно прыгнул – не упал. С чего вдруг?

– Может, любовь несчастная, личные неприятности? – более к слову, чем серьёзно предположил Смагин.

Волошин с нескрываемым удивлением глянул на собеседника:

– И поедет человек в такую даль за несчастной любовью или неприятностями? Здесь у нас любая любовь может стать только счастливой, а любые неприятности обернутся своей светлой стороной…

– Что же тогда могло, по вашему мнению, привести к такой трагической развязке? – спросил осторожно Смагин.

– Местные жители говорят, гада видели, издалека. Но видели – на берегу. Вот и думай. Власти поиск вели, людей присылали, скалы облазили, да и уехали ни с чем. А может, и с чем-то…

Волошин резко обернулся и встретился глазами со Смагиным. Смагин не отвёл взгляд и внёс ясность:

– Поверьте на слово – ни с чем. Я бы знал и вас бы проинформировал. В рамках дозволенного, конечно. А может, они бандитов или контрабандистов искали?

– Тут уж я затрудняюсь ответить. Военных видели, дома знаю, где на постое стояли, столовались. И ещё – что написано пером… Я даже газетку сохранил, местную, феодосийскую. Долго лежала. Рад бы показать, да, наверное, не найду уже. Статейку о поисках гада этого я аккуратно вырезал, да Булгакову направил, Михаилу. Может, вырезка эта к таланту его и приладится. Бывал он здесь, а свиданье с местами нашими бесследно не проходит.

– Достойные люди это место посещают. Чехов, Горький, Брюсов, Вересаев. Даже теряюсь. Так бы встретился, как с вами, – дар речи потерял бы.

Волошин глянул на Смагина, в его душе не было уверенности в полной искренности собеседника. Он понимал: перед ним чекист, но чекист нетипичный, вопросы его интересуют не классовые. Максимилиан Волошин знал, что совсем недавно, 1920—1921 годах, в этом благодатном крае разыгралась страшная, не поддающаяся описанию трагедия. Обе стороны поусердствовали. Смагин – представитель одной из них. Количество жертв небывалого усердия приближалось к ста тысячам убитых… От осознания, необходимости понимания и оценки этой истины не могло отвлечь ни это удивительное солнце, ни горные красоты, ни родная поскрипывающая веранда с видом на море, ни мысли и надежды на спокойное творческое будущее. Однако сказал следующее: