Архив Шамбала - [47]

Однако больше с «Геворком» я не встречался и долгое время был в неведении относительно его судьбы.

Работы наши продолжались, и, погрузившись в сферу психологических тонкостей, содержащихся в тибетских текстах, я невольно стал интересоваться и тем, что вообще происходит в этой области.

В ту пору велось еще несколько исследований в том же направлении, однако они основывались на иных принципах и предполагали использование мощных аппаратов, способных концентрировать некие физические волны, воздействующие на человека.

Я же выдвинул концепцию по психологическому воздействию путем применения звуков, рассчитанных на определенный эффект. Поскольку моя методика не предусматривала какого-либо оборудования, она была названа в числе приоритетных.

Однако в связи с тем, что всей информацией о нашей работе располагал профессор Варченко, он организовал дальнейшую работу по своему усмотрению, являвшемуся уже устаревшим. Тем не менее мне удавалось все-таки получать хорошие результаты.

В начале 1934 года меня пригласил Варченко, который уже доверял мне весьма важные дела. (Тогда я еще не сомневался, что он опять выполняет указание «Геворка», как и в случае с оплатой, и готовит меня к самостоятельной руководящей работе.) Варченко поручил мне в кратчайшие сроки подготовить программу работы с человеком, которому необходимо было внедрить модель управляемого на расстоянии поведения.

Такие опыты в лабораторных условиях мы уже проводили на базе колонии для малолетних преступников, вселяя в их подсознание необходимость ударного труда и сознательного отношения к социалистическому строительству. Однако взрослых людей, с устоявшейся системой жизненных ценностей, мне моделировать еще не приходилось, тем более в условиях свободы их передвижений.

Поставленная задача состояла в следующем: требовалось произвести такую обработку подсознания человека, чтобы он автоматически выполнял потом некую совокупность действий.

Проблема заключалась в том, что человек этот не находился постоянно под контролем нашего сотрудника. Более того, возможно, на него могло оказываться какое-либо иное давление или даже противодействие. Иначе говоря, я должен был подготовить человека в качестве того, кого сейчас называют «зомби».

По документам, отправляемым руководству, такая проблема еще находилась в стадии теоретической разработки, но Варченко знал мои уже практические результаты. Он пообещал, что в случае успеха меня ждет поощрение не только материальное, но и в карьерном отношении.

Предложенную мной программу профессор Варченко одобрил, и меня поселили на Охте, в отдельном домике, стоящем на отшибе. На следующий день привезли человека, с которым я должен начать работу.

К моему удивлению, в программу были внесены без согласования со мной неожиданные изменения, а через неделю мне объявили, что я могу отправляться домой, откуда меня вызовут в течение недели.

Варченко, к которому я обратился, никаких внятных разъяснений не дал. Правда, учитывая его возраст, от него мало чего можно уже было ожидать, кроме нелепых руководящих указаний. Все, что я услышал, так это совет возвращаться и готовиться к продолжению работы по новым методикам.

Следующий вызов меня в тот же домик на Охте произошел через десять дней. Правда, на сей раз, я должен был провести проверку внушаемости и отзывчивости у нескольких человек, включая и того, с кем я уже поработал.

После этого мне объявили, что опыты прекращены, поскольку необходимо создать новое теоретическое обоснование взамен прежнего, не подтвержденного практикой. На мой вопрос: когда следует приступать к этому этапу, мне посоветовали хорошо отдохнуть.

В конце августа, сразу же по возвращении с семьей из Ялты, где мы проводили отпуск, я был приглашен к Варченко. Это был теперь человек, внезапно ослабевший и в физическом, и в интеллектуальном отношении, о чем, впрочем, он и сам мне сказал в самом начале беседы. Ссылаясь на свое нездоровье, он попросил забрать к себе архив лаборатории, пояснив, что самостоятельно составил конспекты всех наших лабораторных тетрадей, в которых фиксировались опыты.

И на этот раз я все еще верил, что речь идет просто о передаче мне функций руководства всеми исследованиями, поэтому взял записи, заполнявшие большой чемодан, который Варченко рекомендовал «временно» убрать подальше.

Именно тогда я впервые услышал фамилию Бокия, о котором прежде знал как об одном из героев Октябрьского восстания в Петрограде и основателе ВЧК. Теперь же я узнал и о его научных интересах, однако более подробно об этом рассказать не смогу.

Дома, не спеша, я просмотрел все принесенные материалы и был поражен тому, как нерационально использовались богатейшие результаты наших исследований.

Оказалось, мои коллеги достигли серьезных результатов, которые существенно помогли бы и мне. Мои же открытия пригодились бы им и, безусловно, укрепили бы общие достижения. Впрочем, это стало слишком поздним открытием.

Многое прояснилось в первые же часы после убийства в декабре 1934 года Сергея Кирова.

Я был арестован и сразу же подвергнут допросу. Сначала от меня требовали признаться в знакомстве с Николаевым, который убил Кирова. Поскольку я категорически заявлял, что никогда не видел Николаева, мне была предъявлена его фотография.