Архив Шамбала - [38]

А Корсакову ответить оказалось нечего: в самом деле, он только сейчас вспомнил об этом человеке, хотя переоценить возможности того просто невозможно. Во всяком случае, разговор с Небольсиным никак не будет лишним.

Познакомились они — Корсаков и Небольсин — летом 2008-го, и свело их вместе дело о фиктивном наследнике последнего российского императора, на роль которого вели «вслепую» простого школьного учителя Петю Лопухина.

Афера готовилась грандиозная, и, удайся она, образ России существенно померк бы даже в представлениях тех, кто ей симпатизировал. Сложности добавляло и то, что в историю были втянуты многие известные россияне, тонко «заряженные» на «постижение исторической правды». Тогда пришлось объединяться разным силам ради единой цели. Среди них оказались и Корсаков с Небольсиным.

После окончания дела они несколько раз виделись, потом стали только перезваниваться, но добрые отношения сохранили.

Именно к Валерию Гавриловичу Небольсину и обратился Корсаков.

Еле дозвонился: как-никак — новогодние вакации, и помощник, бравший трубку, каждый раз вежливо обещал «доложу при первой возможности». После нескольких часов ожидания Корсаков озверел и, когда помощник в очередной раз начал обещать, взорвался:

— Молодой человек, я с Небольсиным хочу поговорить не о видах на грибы в этом году, и дело мое важное, поняли?

«Молодой человек», чувствовалось, вышколен. Он все так же вежливо продолжил давать обещания, но Корсакова уже понесло, и он снова перебил:

— Дружок, ты хочешь, чтобы я до Валеры прорывался с помощью Серовой?

Наступила пауза: «Дружок» решал сложную задачу. Если звонивший прохиндей называет фамилию Серовой в таком разговоре, значит, имеет на это права. Если же он имеет права и позвонит Серовой, — а Серова это вам о-го-го — то он, «дружок», окажется в дурацком положении.

И помощник Небольсина сдался:

— Я попробую вам помочь.

— Ты лучше, себе помоги, — огрызнулся Корсаков.

До КПП загородного коттеджного поселка Игорь добирался на автобусе, а в будке, едва он вошел и назвал фамилию, его уже ждали. Видимо, тот самый «дружок», решил гость, и не ошибся.

По дороге к коттеджу Небольсина помощник окольно пояснил свое поведение:

— Врач требовал в эти дни не беспокоить шефа. Валерий Гаврилович после болезни.

Корсаков хотел спросить, что за болезнь, но не решился: несолидно как-то, будто бабе о болячках. Захочет — сам скажет.

Небольсин выглядел бодрым, хотя и немного уставшим. Обнимая гостя, поинтересовался:

— Как дела, чародей пера?

Корсаков, вешая куртку, ответил:

— Как говорится, перо до больницы доведет.

Небольсин, кивнув помощнику, видимо, в сторону кухни, уточнил:

— Ты в каком смысле «перо» упоминаешь?

Оба — выкормыши улиц — знали, что шпана и приблат-ненные называют «пером» финку.

— Да вроде вляпался я, — признался Корсаков.

Кивнув, хозяин уточнил:

— Ты голоден?

А потом изложил программу вечера:

— Сейчас в баньку, пока стол готовят, а потом и к разговору приступим.

Правда, сам Небольсин в баньку вошел ненадолго, больше сидел в предбаннике со стаканом чая. На вопрос Корсакова ответил коротко, с недовольством:

— Да приболел я тут, так сейчас все оберегают.

На что вышедший вместе с Корсаковым банщик невозмутимо заметил:

— Дурак ты, Гаврилыч, потому что оттуда, — он повел бровями кверху, — дороги нет.

Разговор начали только в кабинете Небольсина. Слушал он внимательно, ничего не записывая, но, как потом стало ясно, запоминая все до мелочей. Выслушав, констатировал:

— Насчет диссертации — это блесна, и ты ее заглотил.

— Заглотил, — согласился Корсаков.

— Азизов — такой же Азизов, как я — Джигарханян, — зашел с другого края Небольсин. — В его имени правда — только само имя — Тимур. Это — от рождения. Тимур Борисович Макаров. Отец у него русский, мать — на четверть узбечка, и — все! Никакой Евразии. Сменил отчество и фамилию в середине девяностых. Говорят, будто оказался среди тех, кто дефолт девяносто восьмого готовил и использовал. В общем, после этого стал наш Тимур расти, матереть и вырос в волка.

На последних словах в интонациях Небольсина переплелись и злость, и какая-то опаска.

— Сильно заматерел? — поинтересовался Корсаков, потому что ему такое положение нравилось все меньше и меньше.

— Это — как смотреть, — ушел от ответа Небольсин. — Стал он, сменив отчество и фамилию, «евразийцем».

— Слушай, Валера, а кто это такие, если всерьез, без дураков?

— Без дураков у нас теперь даже рыбу не ловят, — хохотнул Небольсин. — Если серьезно, они и сами толком не могут договориться между собой, что такое «евразийство». Я тоже пробовал понять, но…

Небольсин шутливо повертел рукой в воздухе:

— Этакое интеллектуальное движение из Евразии в Азиопу, — пошутил он.

— Что-то вроде одной из постсоциалистических теорий взбесившихся доцентов? — повторил Корсаков где-то услышанную фразу.

— Ну, почему «постсоциалистических»? Это более давнее.

— С присоединения Средней Азии? — высказал версию Корсаков.

— Ну, как тебе сказать? — задумался Небольсин. — Ты слышал такую фамилию — Платов?

По какой-то странной прихоти Игорь вспомнил вдруг спектакль «Левша» знаменитого в свое время театра Ленсовета. По ходу действия надо было Левшу, подковавшего блоху, сопровождать в Англию. Тогда и появлялся малоизвестный тогда Петренко — Платов, который бодро отчеканил из биографии: «из простой крестьянской семьи». На что царь ему отвечал: «Потому и не поедешь, что из простой крестьянской!»