Архив - [10]

– Да ты гурман. Еще по одной? – Николай взял две чашечки кофе.

– На днях еду в автобусе, дело вечером, – продолжил тему Рябцев, – а сам под этим делом, плохо соображаю. Народу мало. Погода мерзкая. На последнем сиденье, где кресла друг к другу повернуты, сидит одинокая женщина. Представляешь, одна. И такая она неприкаянная! Я взглянул на нее, и меня как током ударило. Чистой воды Достоевский! Мне безумно жаль одиноких женщин. Хочется утешить. Сел напротив нее и сам не понял, как моя рука на ее ноге оказалась. Рукой веду, а она не реагирует. Только глядит на меня. И я сам как завороженный. Представляешь?

– Старушка, наверное?

– Да нет, лет тридцать, от силы тридцать пять.

– Значит, рефлекс выпал. Ну и чем кончилось?

– Да идиот я. Взял и зачем-то на своей остановке вышел, а она дальше поехала.

– Нехорошо ты поступил. Обидел женщину.

– Сам знаю, что нехорошо. Пить надо меньше. Опомнился, когда вышел. Вышел, а она мимо меня в окне проплывает. Как Неизвестная, та самая… И так она мне запала, что вчера весь вечер ездил по тому маршруту. Бесполезно!

Поговорив еще пару минут, они расстались.

Суворову от рассказа Рябцева стало нехорошо на душе. В тот момент, когда Олег произнес: «И так она мне запала, что вчера весь вечер ездил по тому маршруту», Николай будто сам пережил чувства Рябцева. И хотя это было, понятно, низкое чувство, оно неожиданно обрело в глазах Николая такую высоту, которой он за своими чувствами к женщине и не знал. Что толку в долгих ухаживаниях, если потом всё так пресно? Это во мне выдержка матушки. Вот кто может ждать хоть всю жизнь, а своего добьется. Так что же, вся острота только в этом ожидании?

Женщин Суворов чуждался, хотя и тянулся к ним. Странное раздвоение чувствовал он наедине с женщиной. Каждая женщина была для него продолжением его матери.

Он представил себя на месте Рябцева. Поступил бы он так же, как Рябцев? То есть подсел к женщине, стал гладить ей колени, а потом? Также выскочил на своей остановке? Или поехал вместе с ней? В этой случайной встрече пьяного мужчины и одинокой женщины в вечернем автобусе… его руке на ее ноге – там наверняка был чулок… тепле, передаваемом друг другу при этом… единении настороженных глаз… несуразности бегства и обреченности поиска на другой день – было столько поэзии, что Николаю захотелось от хандры то ли выпить, то ли пойти в зоопарк, где одни звери, и все чувства их звериные.

* * *

Поздно вечером Суворов автобусом возвращался из библиотеки домой. Он стоял на задней площадке и жадно всматривался в женщин, находящихся в автобусе. Их было на удивление мало. Ему казалось, что только здесь и только так, как Рябцев, он сможет найти свою половину. Себя он чувствовал почти пьяным от одних только мыслей. На Линейной в автобус зашла молодая женщина и уселась на заднем сиденье у окна. «Как Неизвестная, та самая…» Усаживаясь, она скользнула по нему взглядом. Николай физически ощутил, как ее взгляд зацепил его. Он, не колеблясь, сел рядом с ней. Сел и понял, что ни за что не положит свою руку ей на ногу.

– Увы, не дано, – пробормотал он.

– Что? – спросила женщина. У нее был голос с колокольчиками. Словно кто тронул веточку с серебряными колокольчиками. Колокольчики дрожали и наполняли воздух мелодичным звоном.

– Увы, нам не дано предугадать, где обрести, где потерять.

– Вы правы, – неожиданно разговорилась женщина. – Я сейчас показывала вышивку одним, – она махнула рукой в окно, – подрабатываю, стипендии не хватает. Так надули меня, – неожиданно рассмеялась она, да так задорно, что и Николаю стало смешно.

– А я вам хотел руку на колено положить, – сказал он и тут же пожалел, что не положил.

– Так положили бы! – воскликнула она. – Чего ж не положили, раз хотели? Испугались, наверное, что по морде дам?

– Не знаю.

– Испугались. Или не сильно хотели. А вот и моя остановка.

– Это и моя, – Николай вышел первым и подал девушке руку.

Та обронила: «О», передав этим «О» и то, что она оценила это, и то, что ей не так уж часто приходится это оценивать, и спрыгнула с подножки.

– Вы тоже тут живете или приударяете за мной? – спросила она, не отнимая руки.

– Живу и приударяю, – ответил Суворов, удивляясь собственному волнению. – Похолодало, что ли?

– Мой дом вон, на той стороне, пятиэтажка, – она махнула левой рукой в сторону мясокомбината.

– А мой этот, – указал Николай на свой дом. – Вон окна на шестом этаже.

Он посмотрел на их сцепленные ладони.

– Почему вы так волнуете меня? – спросил он.

– Наверное, потому, что сама волнуюсь, – засмеялась девушка. – Что будем делать?

– Я бы хотел еще побыть с вами. Пойдемте ко мне.

– Вы один?

– Нет, родители дома.

– А у меня никого. Я там комнату снимаю. Десяти нет? На полчасика, чай попьем, с хворостом. Любите хворост? Меня звать Елена. А вас? А то хозяйка любопытная.

– Николай, – ответил он разом на все вопросы Елены.

Хозяйка открыла дверь и тут же ушла к телевизору, ничего не спросив.

– Располагайтесь, Николай. Я поставлю чайник.

Суворов огляделся. В комнате было чисто и провинциально. И каждой клеточкой тела чувствовался бетон стен. Везде, где было можно, лежали салфетки с кружевами, несколько горшочков с цветами были погружены в вязаные кашпо. Шкаф был забит книгами. Николай открыл створки и стал смотреть книги.