Архитектор и монах - [4]

Он тотчас же схватил стакан и сделал несколько глотков. Он пил воду, как молоко или как бульон – казалось, он ее не просто пьет, а насыщается ею.

– Что вы на меня смотрите? – сказал он, отирая воду с усов. – Я заказал себе стакан воды, да, я себе заказал воду. Мне так кажется.

Мне показалось, что он готов заплакать.

Кельнер принес булочки.

– Еще четыре булочки, пожалуйста, – сказал я. – Еще кофе со сливками и стакан воды.

– Только не надо меня подкармливать, – сказал молодой человек. – Спасибо, впрочем. Но подкармливать не надо. Мы съедим все булки пополам. Две да четыре будет шесть, поделить на два, итого по три на брата. Особенное спасибо за кофе со сливками. Да, мы не познакомились. Он похлопал себя по карманам. – К сожалению, я забыл свои визитные карточки, вот ведь какая досада.

– Ничего, – сказал я.

Он приподнялся и с поклоном протянул мне руку.

– Адольф Гитлер, – сказал он.

– Йозеф Сталин, – сказал я и сильно закашлялся, как раз на слове Сталин. Так бывает, если долго не закуривать с утра. Утренний кашель курильщика. А может, от внутренней неловкости. Потому что я назвал ему свой псевдоним, который придумал буквально месяц назад. Псевдоним, которым собирался подписать свою еще не до конца написанную брошюру о национализме. Потому что Джугашвили было бы для паренька чересчур. А остальные мне уже разонравились. Иванович? Или Чижиков? Смешно. Я продолжал кашлять.

– Выпейте воды, – сказал он.

– Да, да, – я глотнул из стакана.

– Итальянец? – спросил он.

Возможно, ему послышалось Талини, или что-то в этом роде. Возможно, так оно и было, потому что я закашлялся, произнося свое новое имя.

Но, может быть, я сейчас все путаю. Может быть, я как раз и сказал Джугашвили, а ему послышалось что-то вроде Giogocivile или даже Giococivile. Что означает “гражданское ярмо” или, еще смешнее, “гражданская игра”. Конечно, он не знал итальянского, он мне потом сказал. Но звучало как-то так, по-итальянски. Но я уже точно не помню.

Итальянец? Хорошо, так даже лучше.

– Некоторым образом, – сказал я. – А чем вы занимаетесь?

– А вы? – тут же задал он встречный вопрос.

– Свободный философ.

– Какой в этом смысл?

– Нет в этом никакого особого смысла, – я легкомысленно пожал плечами. – Просто так. Живу в мансарде, хожу по венским кафе и сочиняю философский трактат. Я небогат, но мои небольшие средства позволяют мне жить хотя и скромно, но зато свободно. Таков мой свободный выбор свободной личности. Свобода воли, конечно, вещь кажущаяся, так писал ваш доктор Лютер…

– Я бывший католик, – отрезал он. – Католик, и притом бывший, так что их доктор Лютер меня не занимает. Дважды не занимает.

– Из католиков прямая дорога в лютеранство, – сказал я.

– Или в атеизм. Или в прямое язычество, – засмеялся он.

– И чем же вы занимаетесь, молодой атеист-язычник?

– Поступаю в Академию художеств. Ушел из реального училища в рисовальную школу, и вот теперь хочу получить высшее художественное образование. А если итальянец, то почему Йозеф? Вы хотите приспособиться к немецкому языку, к Австрии? По-моему, зря. Если итальянец, то Джузеппе, так?

– Пусть так, – сказал я. Он мне все сильней и сильней нравился.

– Синьор Джузеппе, а сколько вам лет?

– Тридцать три, – сказал я. – Можешь звать меня на “ты”.

– Благодарю, – сказал он. – А мне двадцать два. Так что меня тем более можно звать на “ты”. Скажи, Джузеппе, а ты-то уж точно католик, раз итальянец?

– Я тоже бывший католик, как и ты, – соврал я.

– Какое совпадение! И теперь тоже в атеизм? Или в язычество?

– Пока в атеизм, – честно сказал я.

– А потом?

– А потом бог весть. Меня, скажу тебе, тайно влечет дивная красота восточной христианской церкви, – это я тоже честно сказал. – Мне нравятся их длинные богослужения, суровые посты, золотые одежды священников. Роскошь Рима ничто перед пышностью Константинополя. А показная бедность францисканцев ничто перед истинной нищетой египетских отшельников.

– Восточная церковь – значит, это у арабов? – он слушал меня, почти раскрыв рот.

– У арабов тоже, отчасти, – кивнул я. – Восточная церковь – это у сербов, греков, болгар, румын, грузин и, главное, у русских. Среди исповедующих догму восточного христианства более всего русских.

Буфетчик принес наконец булки и кофе. Мой новый знакомец Адольф Гитлер, поклонившись, взял булочку и стал есть, держа левую ладонь под подбородком. Потом он слизнул с ладони сахарную пудру.

– Проголодался? – спросил я.

– Какие бестактные намеки! – он запихнул в рот вторую булку. – У меня просто очень хороший аппетит, с детства, – сказал он, прожевывая.

Я тоже взял себе булочку, съел ее с водой, как и собирался, но при этом почему-то вспомнил египетских монахов-пустынножителей, вспомнил рассказы о них, которые мы читали в семинарии по книге иже во святых отца нашего Иоанна Мосха “Луг духовный”. Вспомнил, как эти монахи по сорок лет молчали, по двадцать лет питались черствой корочкой и ключевой водой и как они давали суровый принципиальный отпор всяким неправославным уклонистам – несторианам, арианам, яковитам и прочим монофизитам… Мне на секунду сделалось умилительно, а в следующую секунду смешно. Все это было похоже на наши споры, на нашу кружковую непримиримость, на моральное смертоубийство из-за того, как следует понимать ту или эту фразу из Маркса.