Архитектор - [13]
– Прямо на сцене! – выдохнул я, наконец, в пустоту, но ни одно эхо не отразило в подворотне мой голос.
Истекал срок ученичества. На собрании я торжественно заявил о добросовестном выполнении всех работ, Жан-Батист это подтвердил, клятва была произнесена, меня объявили подмастерьем. Обо всех нарушениях устава я также пообещал доносить мастерам-хранителям ремесла.
Следующий год я мог поступать на службу, однако, пока было запрещено держать рукодельню самому.
Жан-Батист помог мне собирать узлы.
– Если выгодно женишься, – подмигнул он, – скоро сам станешь мастером. А то и кем повыше, учитывая связи ее папаши.
Отпраздновать новый статус я позвал Люсию.
– Ты станешь моей женой? Говорят, я внебрачный сын графа.
Неизвестно, кто ждал этого момента больше. Ей хотелось заполучить меня и, возможно, мое пока не подтвержденное благородство (мы отправили запрос в монастырь о любых сохранившихся об этом сведениях – авось кто знал, да в свое время утаил); а мне хотелось построить Собор, подобный тому великолепному сооружению, что когда-то вдохновило меня стать зодчим.
И для этого очень сильно были нужны деньги.
Вскоре гонец из Грабенского аббатства привез отцу Люсии документ, подписанный ныне аббатом Эдвардом о подтверждении моего высокого происхождения, конечно же, ни словом не посвятив самого меня в тайну этого происхождения (скорее чисто формального, без претензии на земли и титулы). Корноухими становились в наказание мошенники и крючкотворы, не мне ли было догадаться о прошлом Эда? И не мне ли было догадаться об истинности подобных документов? Но дело было решено. Семья Люсии не обладала благородством, но обладала властью. Я – наоборот. Таким взаимовыгодным решением и должен был стать наш брак.
Для свадебного торжества арендовали зал вместе с прислугой у одного влиятельного сеньора. Засуматошилась подготовка – таганы, скатерти для кухонь, сковороды, железные ложки, чаны и ушаты, медные котелки, миски, серебряные тарелки, глиняные кувшины для вина, горшки для милостыни, цедилки для объедков. Найм кухарок, водоносов, веночниц, арфистов и жонглеров, и наконец, духовника Карло.
Затевалось пышное празднество, целью которого было показать всему Городу благополучие моего тестя. Его дочь раздавала беднякам хлеб, а веночница раздавала гостям венки, и круги из фиалок, они надевались на хлеб, и делали хлебные солонки, а я как всегда не мог ни крошки проглотить, и эта свадьба на вкус мне отдавала щавелем, уксусом да кислым вином.
Девушки танцевали кароле, а потом все вместе плясали «три на три» и «цепочку» в зале, устланном розмарином.
Объедки после свадьбы, конечно же, отдали бедным.
Наше ложе убрали не саржей, но беличьим мехом, к потолку был подвешен балдахин с пологами с трех сторон (передний полог днем следовало поднять и подвязать). В ногах на ночь оставили зажжённую лампу, и я наконец-то сумел как следует разглядеть мелкую поливную плитку на полу опочивальни.
Люсия стала моей госпожой, я переехал из мастерской в их высокий дом. Тощий музыкант умер на сцене, а я зажил в чудесных покоях у главной площади.
«В нашем положении» Люсия морщилась на деревянный крест, который с детства носил на кожаном шнуре и велела его убрать куда подальше с вот уже остепенившейся и обеспеченной шеи.
Только в труде спасался я теперь от разложения. Только мое занятие позволяло общаться с Господом отныне.
Ежели кто другой предпочтет ладан, лен, кровь, плуг, корону или власяницу – разве скажут они о достоинствах своей стези? Все смертные грехи облюбовали себе жилища во граде людском. Алчность бурлит обманом и тайным ростовщичеством у купца, торгующего в лавке. Гнев благородно размахивает рыцарским мечом, вершащим убийства. Лицемерят монастырские святоши, в гордыне неудержимо-одержимые идеей стать чище самого Господа нашего. О проклятие быть молодым! Юнцы с пухлыми губами, назначающие свиданья таким же персиковым девицам, движимы не любовью, а лишь постыдным сладострастием. О зеркальное проклятие старости – коротать ученому мужу дни в немочи и унынии. А наверху уже разлеглась покрытая язвами сифилиса власть, она чревоугодничает на пирах, набивает брюхо и сундуки. А внизу, в свою очередь, исходит желчной завистью чернь и беднота, гнущая спину почем зря. Тем более счастлив я не встретить ни одного дьявола в архитектурном ремесле!
Любая тварь хочет ласки. Признания и чуточек запятнать своим именем историю. Те же, что попроще, просто жрут свою еду в позолоченном хлеву. Господи, избави меня от них навсегда и даруй возможность достроить огромный Собор во славу Твою.
Хотя вострошпильчатый облик может поначалу показаться нервным, нервюры выступят как хрупкий костный каркас, Ты убедишься в его внутренней дисциплине, в монолитной суровости, в его приверженности молчанию.
Он вытянется в необъятные небеса во весь исполинский рост, истончится до дистрофии, дабы возноситься к Тебе на пределах своей конструкции. А под каким опасным углом он уйдет на взлет! Погляди, о мой Бог и небо Твое божественно, как твердыня становится невесомой и застывает в своем бесконечном рвении ввысь! То произошло и со мной, так позволь же мне закончить. Пусть возвысится мой Собор стрелой до самых чертогов Твоих, и пусть единовременно крепко держится на земле подошвой западных башен хора, заставляя хоть иногда смотреть вверх заблудшую городскую паству, и среди всего этого низменного убожества пусть лишь он останется единственной подлинной Вертикалью Духа.
«Английская лаванда» – роман о дружбе. Дружбе разрушенной и возродившейся, дружбе, в каждом возрасте человека раскрывающейся по-иному. Это история трех молодых людей, связанных общими детскими воспоминаниями, но избравших себе в дальнейшем разные амплуа и окружение. Сложные перипетии в жизни персонажей, настроения в государстве накануне Первой мировой войны, личные характеристики – все это держит в напряжении до последней страницы книги. А детали эдвардианского быта, прописанные с поистине ювелирной четкостью, воссоздают в повествовании романтический и овеянный ностальгией мир «старой доброй Англии».
Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.