Тем более не может родиться и жить без веры верность глубокая, подлинная — та, о которой Э. Эриксон говорил как о витальной силе, необходимой для того, “чтобы стремиться к чему-то, бороться за что-то и за что-то умереть”.
Без веры, пожалуй, вообще немыслима никакая человеческая личность — ни великий святой, ни великий преступник, “ибо вера есть не что иное, как главное и ведущее тяготение человека, его жизнь, его воззрения, его стремления и поступки”9. Я живу, следовательно, я верю. Человек, совершенно разуверившийся вообще во всем, обычно сам кончает счеты с жизнью, либо быстро угасает в результате болезни или без видимых поверхностному взгляду причин.
Другое дело, что верить можно в самые разные вещи, например в то, что “все люди равны”, или в то, что московский “Спартак” — самая великая футбольная команда всех времен и народов. И первоисточником веры могут выступать как положительные утверждения, так и отрицания. Можно верить в господа Бога и в то, что его не существует. Можно верить в то, что коммунизм есть царство Божие на земле, и в то, что он таковым не является. Однако вера, даже возникшая из отрицания, не может существовать исключительно этим отрицанием. Объектом веры и предметом верности непременно выступает некая идея — то есть в буквальном переводе с греческого “то, что видно”, образ. Она же — “философский термин, обозначающий “смысл”, “значение”, “сущность” и тесно связанный с категориями мышления и бытия”10. И потому идея по определению несовместима с пустотой, являющейся неизбежным, закономерным результатом последовательного отрицания. Наоборот, она призвана ликвидировать пустоту, образовавшуюся как следствие отрицания, чем-то заполнить ее. Другой вопрос, чем именно. Сокровищами земными или небесными. Жизненно необходимыми вещами или мусором и ядовитыми миазмами. Само понятие идеи в наиболее полном, высшем ее проявлении тесно связано с жизнью в широком смысле этого слова.
“Живое существо — это наиболее наглядное проявление идеи. Однако не всякое восприятие “животного”,
note 3 а только то, которым воспринимается жизнь его,
note 4 выводящее за пределы “здесь” и “теперь”11.
Чистое же отрицание несовместимо с жизнью. Отрицание, ничего не предлагающее взамен отрицаемого, есть смерть. Ощущение этого факта заложено в подсознании человека. Поэтому люди, чья вера возникла из отрицания чего-то, несогласия с чем-то, сознательно или бессознательно начинают искать нечто, какую-то идею, которую делают объектом своей веры и предметом верности вместо отвергнутого. Атеист, начав с отрицания Бога, неизбежно приходит к вере в материю, в человечество, в науку. Человек, отрицающий коммунистический рай, придумывает или ищет рай иной — подлинный или мнимый. Я помню, как в старших классах школы мы, представители советской молодежи начала 1980-х, начав свои поиски с критики и отрицания всех “прелестей” “самого справедливого и прогрессивного общественного устройства в истории человечества”, пришли к абсолютной идеализации “западного образа жизни”, о котором в то время имели представление в основном по передачам ВВС, “Голоса Америки” и джинсам, которыми торговали фарцовщики у “Детского мира”.
Итак, молодому поколению, реально вступающему во взрослую жизнь, витально необходима идея как предмет веры, объект верности. Идея, которой можно служить. Идея, ради которой молодой человек был бы готов добровольно принять ограничения личной свободы, налагаемые на личность обществом. Идея, к которой он готов стремиться. Для достижения которой он готов преодолевать трудности, прилагать силы, идти на жертвы.
Витальность идей: от чего она зависит
и как влияет на судьбу человека
Старшему поколению это достаточно хорошо известно. Поэтому во всем мире общество, желая включить молодежь в свою структуру, использовать ее энергию для достижения своих целей и по возможности свести к минимуму реальные и потенциальные конфликты, связанные с этим, предлагает ей те или иные идеи в качестве предмета веры. Это одна из важнейших функций государственной идеологии. Однако следует иметь в виду, что идея, подобно большинству живых организмов, имеет определенный жизненный цикл. В какой-то момент она становится нежизнеспособной и умирает. Помните бендеровское: “Идея себя изжила”. Это может происходить, например, в том случае, когда идея реализована, провозглашенная цель достигнута. Можно создать новый автомобиль, более совершенный, чем все созданные ранее, как частное воплощение уже осуществленной идеи. Но нельзя вновь изобрести автомобиль вообще — он давно изобретен. Это может случиться также, если имеются некие условия, в которых данная идея существовать попросту не может. Скажем, идея всеобщего равенства по вполне очевидным причинам нежизнеспособна в обществе, строящем свою жизнь и убеждения на принципах кастовой системы. Другое дело, что есть вечные, универсальные или, я бы сказал, подлинные идеи и непреходящие ценности, но о них чуть позже.
Пока же вернемся к тому, что предлагается молодежи обществом. Идеи, которые пытается внедрить в ее сознание государственная идеология, тесно связаны с целями и задачами данного государства. И с тем, как они понимаются и формулируются государственной элитой. История знает немало примеров, свидетельствующих о том, что государственная жизнь и само существование государственной системы обусловлены жизнеспособностью и актуальностью господствующих в данном обществе идей. Кризисы государственной идеологии и самой государственной системы тесно связаны друг с другом. Если возникший идеологический кризис не находит удовлетворительного разрешения: скажем, если на смену полностью реализованной и, таким образом, изжившей себя идее, не приходит новая, отвечающая актуальным потребностям времени, — это означает конец данного государства в том виде, в котором оно существовало. Например, упадок и гибель Римской империи тесно связаны с умиранием идеи “римского мира”, максимально реализованной в создании гигантской мировой державы и, таким образом, исчерпавшей себя. То же самое происходит, если общество по тем или иным причинам строит свою жизнь и веру в соответствии с изначально нежизнеспособной идеей. Третий рейх был обречен на гибель, ибо идея нацизма в своем крайнем проявлении неизбежно противопоставляла немцев не просто евреям или славянам, но всему человечеству. В этих условиях его не могли спасти ни жестокость Гиммлера, ни полководческие таланты Манштейна, ни “чудо-оружие” доктора Брауна.
