Архангельские рассказы - [26]

Визит в здание областного КГБ родил в моей душе давящее, тяжёлое ощущение, сродни моим детским военным страхам, которое усугублялось неприятными запахами гуталина, табачных окурков, тёмными мрачными коридорами, подозрительными взглядами вооружённых охранников на входе. Моё внутреннее чувство вибрировало и неуютно ворочалось внутри меня, напрочь разрушая все положительные соблазны и позывы к предложенной работе. Пока я осмысливал полученный ответ отца, который показался мне в чём-то неестественно уклончивым и неопределённым, пока я продолжал свои консультации с друзьями при помощи отечественного портвейна и болгарского сухого, пришла телеграмма от отца: «Если не поздно, откажись».

Эта телеграмма сняла груз неопределённости с моих плеч, полностью совпадая с моими внутренними ощущениями, и я с лёгким сердцем позвонил Володе и с уверенностью сообщил, что по семейным обстоятельствам отказываюсь от его очень выгодного предложения.

С течением времени жизнь подтвердила мудрость отцовских советов, а я всё так и не могу удержаться и нет-нет да и раздаю свои советы и рекомендации, которых никто от меня не ждёт и не собирается ими воспользоваться.

Привет из юности

Ноябрь в Архангельске — время тёмное, пасмурное и неприветливое, рассветает только около десяти утра, а после двух дня уже начинает смеркаться. Атлантические и скандинавские циклоны несут с запада оттепель, мокрый снег с дождём и не дают арктическим морозам отпраздновать наступление зимы по всем правилам: с морозами, пушистыми сугробами, прочными ледовыми пере правами, с устойчивой белизной покрытых льдом рек и озёр, заливных лугов и лесных опушек.

Всё необходимое для зимней рыбалки приготовлено с вечера. Утром остаётся надеть тёплую одежду, полушубок, плащ, взять вместительный фанерный ящик с удочками, термосом, испытанный ледовый бур с остро отточенными ножами — и скорее на свежий влажный воздух, на первый трамвай. Город ещё спит в объятиях зимней долгой ночи. Тоскливо желтеют фонари. Народу на улицах ещё мало, трамвайные вагоны сиротливо пусты.

В Соломбале делаю пересадку, и скрипучий трамвай медленно, враскачку везёт меня вдоль протоки Северной Двины — Маймаксы на север, в сторону моря, мимо гидролизного завода[6] к порту Экономия, через посёлки лесозаводов, через склады леса и досок. Воздух пропитан запахами опилок, прелой коры, отходами гидролиза.

Впервые я попал в Архангельск в феврале, в конце пятидесятых. Самолёт — видавший виды «Дуглас» — сел на острове Кего вечером, уже начинало темнеть. Легковая машина, в которой мы добирались до города, ехала по заметённому снегом льду реки среди нависающих над дорогой снежных сугробов. «А где Архангельск?» — спросил я. Мне показали на неуверенные огоньки на краю пустынного снежного пространства впереди машины. Моё разочарование усилилось в последующие дни при виде плоских, словно придавленных снегом и сумрачными облаками городских кварталов. После солнечного зелёного Ташкента и родного с детства Петрозаводска с весёлыми горбатыми улицами, сбегающими к Онежскому озеру, этот город казался серым и тоскливым.

Много времени понадобилось прожить в городе, много событий произошло на этих улицах, пока не стал он родным и близким, куда сегодня рвусь с нетерпением с солнечных пляжей Египта и Турции, и не замечаю уже излишней горизонтальности и однообразия прибрежного пейзажа, а скипидарный запах опилок и смолистых брёвен сделался приятней и лучше пряного запаха заморских цветов.

Выхожу, далеко не доезжая до конечной остановки, и пешком пересекаю посёлок и промплощадку лесозавода и по ледовой переправе перехожу через Маймаксу на большущий остров Бревенник. На острове солидный посёлок — деревня, застроенный деревянными частными домиками и двухэтажными заводскими домами. Сажусь на старенький островной автобус и еду до конечной остановки у Корабельного рукава. От остановки до уреза воды около километра пешком, и вот я на льду. Корабельный рукав в несколько раз шире Маймаксы и со стороны выглядит мощнее, солиднее Маймаксы, хотя на самом деле он мелок и все большие морские суда проходят именно по Маймаксе.

Начинает светать. На льду уже сидит пара рыбаков, видимо, из числа местных жителей, да по тропинке через рукав к противоположному берегу на запад идут рыбаки. Я располагаюсь метрах в сорока от берега, рядом со старыми замёрзшими лунками, которые кто-то просверлил здесь вчера. Пока сверлил новые лунки, окончательно рассвело. Располагаюсь на ящике, спиной к ветру, опускаю удочки в воду и сижу, наслаждаясь тишиной, зимним белым пространством большой реки, отдыхая от трамвайно-дорожного напряжения, от привычной, но надоевшей городской суеты.

Вниз по течению в семи километрах расположился посёлок Конвейер. Там находится колония, где отбывают свои сроки люди, преступившие закон. Колония размещается в стенах Новодвинской крепости, построенной ещё в петровские времена и знаменитой тем, что в те далёкие годы удачно защитила Архангельск от вылазки шведских военных кораблей со стороны Белого моря.

Ещё ниже по течению — порт Экономия, остров Мудьюгский, Сухое Море, Зимний берег Белого моря. В то время как я мысленно облетал дельту реки и Двинскую губу, кивки на удочках задёргались — начинался клёв. Клевал ёрш, активно, жадно и, если проспишь поклёвку, заглатывал мормышку намертво, заставляя изрядно повозиться, чтобы извлечь крючок, не попортив снасть и не наколов руки об острые спинные плавники. Через полчаса дневная норма была выполнена — штук тридцать крупных, отборных ершей ещё шевелились в снегу около лунок. Активный лов ерша постепенно прекратился. Пью горячий чай, ем бутерброды, сознание расслаблено, бессвязные мысли самостоятельным хороводом неспешно, вяло скользят в голове, никаких тревог, неразрешимых задач, никаких проблем — почти сон с открытыми глазами. Вдруг гибкий кивок подняло снизу вверх, невидимая сила выталкивала леску из воды. «Сижок», — подумал я и упруго вытягиваю из-подо льда пока невидимую рыбку и осторожно поднимаю её из лунки. Действительно, сижок, мелко-мелко бьёт хвостом по льду, серебристо переливается чешуёй и кажется мне красавцем после пучеглазых, колючих, облепленных липкой слизью ершей. Сиг клюёт очень осторожно, отзываясь на подёргивание и хитроумную игру мормышки, и каждая пойманная рыбка — как великая премия за все тяготы дальней дороги, за хлопоты и сборы, за недосыпание, за иронические вопросы случайных прохожих.