Архангельск — Северодвинск - [47]

В словах лопаря звучит покорность больного человека, которому хочется умереть спокойно. Попытки как-нибудь «вывернуться из-под давящего его государства, проходят красной нитью через все думы его». (Экземпляр доклада М. К. Карпуна — к сожалению, с утратами отдельных кусков текста — хранится в архиве Мурманского областного краеведческого музея (инв. №4178/2).

Эту пассивность можно было бы считать кажущимся явлением, возникающим вследствие особенностей восприятия поведения аборигенов представителями доминирующего общества, ведь среди своего народа коренные жители Севера не выглядели пассивными.

Тем более что эта пассивность была не всеобщей и не повсеместной. В описаниях жизни кочевников Большеземельской тундры пассивность обычно отмечалась только как характерная черта облика самоедов, а в отношении коми-ижемцев, напротив, подчеркивалась их деловитость и предприимчивость.

Однако, как общее правило, пассивность большинства групп коренного населения имела целый ряд социально-экономических последствий, которые приводили и сейчас приводят к постоянному сокращению ареала традиционного северного хозяйства. Укажем здесь только два из них.

1. Сокращение доступа коренного населения к промысловым угодьям. Как до революции переселенческое движение сопровождалось фактической экспроприацией земель туземцев, так и после нее рус- ские оставались экономически наиболее сильной группой, которая продолжала теснить коренных жителей с лучших земель и промысловых угодий. Факты такого вытеснения документально подтверждены Приполярной переписью. Например, П. И. Барский — регистратор переписи в Архангельской губернии — писал в своем отчете:

«В отношении рыбных угодий самоеды очень теснятся русскими. На лучших рыболовных участках (р. Васкина, Великая, Волрига и др.) русские промышленники строят промысловые избушки и нередко лишают самоеда возможности заниматься рыбной ловлей в реках, искони принадлежащих самоедам»*.

Одним из выводов, который сделала советская администрация по итогам Приполярной переписи, была необходимость проведения в северных районах землеводоустройства. В числе его основных задач было предотвращение конфликтов между коренным и некоренным населением в связи с использованием промысловых угодий. Теперь мы знаем, что после первых относительно демократических шагов в области земельной политики советская политическая система привела к переходу всех прав на землю и на природные ресурсы к государству.

При этом интересы коренных жителей так и остались почти не защищенными. Если до революции лучшие рыболовные угодья за бесценок переходили в руки русских капиталистов, то в настоящее время неэквивалентные сделки с семьями коренных жителей, имеющими права на родовые угодья, заключают нефтяные компании.

Поэтому важно, что Приполярная перепись официально засвидетельствовала, что промысловые угодья тайги и тундры не были «ничьей» землей, которая могла быть беспрепятственно занята переселенцами из центральных районов страны. На американском Севере аналогичные документальные свидетельства используются в суде как доказательство прав коренных жителей на земли и их ресурсы (Андерсон, 2005).

В России формальные критерии определения земельных прав коренного населения еще не выработаны. Отсутствует пока и понятие «земельного требования» (land claim) со стороны конкретной группы коренного населения, например, поселковой или кочевой общины, хотя российское законодательство формально предусматривает создание территорий традиционного природопользования по заявлениям коренных жителей. В связи с этим материалы Приполярной переписи могут быть полезны как документы, подтверждающие давность использования земель и биологических ресурсов конкретными группами коренного населения.

* П.К.Барский. Приполярная перепись 1926 года. Занятия и экономическое состояние [Самоедов]. Рукопись. НМФ ГААО, ф. 5, оп. 1, д. 3, л. 33. См.

2. Торговая эксплуатация коренного населения. Эта проблема неизбежно возникает, как только коренное население оказывается в контакте с рыночной экономикой. Приполярная перепись засвиде- тельствовала факт огромной задолженности коренных жителей торго- вым организациям. Выяснение ее размеров было одной из специальных задач переписи. В отчетах регистраторов и других документах подчеркнуто, что кредитная политика торговых организаций была специально направлена на финансовое закабаление промысловиков и оленеводов, расчеты велись недобросовестно, а общая сумма долга, как правило, превышала реальные возможности его выплатить.

Торговой эксплуатацией коренного населения занимались не только торговцы, но и русское промысловое население. А. Скачко писал, что большинство русских промысловых хозяйств без преувеличения можно назвать «контрагентами торгового капитала, эксплуатирующими туземцев». Такая модель поведения была укоре- нившейся: считалось нормой, что «туземцев не обманывает только ленивый» (Скачко, 1934).

Возможно не в такой степени, как в 1920-е годы, но торговая эксплуатация промыслового и оленеводческого населения происходит и сейчас, усиливаясь с развитием рыночных отношений. Так, кочую- щие со стадами семьи оленеводов практически не имеют возможности покупать товары в магазине. Все необходимое им доставляет в тундру администрация оленеводческого предприятия, а оплата покупок производится путем вычетов из заработной платы. При этом цены на товары для них значительно выше, чем в поселковых магазинах, и эта разница превышает необходимые расходы на доставку. Однако более существенной формой торговой эксплуатации являются низкие закупочные цены, по которым местные жители вынуждены продавать добытую ими рыбу, мясо, шкуры и другую промысловую продукцию заготовительным организациям и предпринимателям- перекупщикам.