Аргус-12 - [6]

…Властолюбие? — рассуждал Тимофей. — Пожалуй, есть. А еще стремление всегда настоять на своем. Вот его фразочка: «Тысячу раз скажу, а продолблю в голове дырочку». Мозг какой-то безводный — формулы, принципы, системы. И вдруг короткое замыкание и загадка поведения. Он выступал со статьями о колонизации планет. Гленн… Это сторонник биологической колонизации… Вот карта, чертовка! Хирург-селекционер, будущая знаменитость, мой враг и, наверное, гений.

Тимофей достал папку, развязал шнурки и бросил карту на стол, поверх посуды.

— Да, мы с Гленном враги. Я наблюдатель, я хочу на каждой планете все сохранить неприкосновенным, он же тянется все переделать. Самоуверенный тип, не люблю.

Карта была тимовская, неряшливая, самодельная. Но съемка вполне прилична.

Мы нашли реку и синее плато.

— Километров тысчонок пятнадцать-двадцать, — говорил мне Тимофей, меряя пальцами. — Вылетаем в девять? Тогда спешим, туман поднимается.

Когда все решилось, я почувствовал новый голод.

Я стал брать и доедать все со стола: бутерброды, паштет, куски сахара.

Тимофей озабоченно глядел на меня:

— У тебя сильно повысился обмен, хорошо бы тебя проверить калориметрически, — бормотал он. — И надо с собой взять всего побольше. Найдем еду у колонистов?

— Конечно. Но Штарк, знаешь ли, что-то мудрит с автоматами.

— Ври больше! — выкрикнул Тим. — Будто видишь.

Я — видел.

Жуя, я видел плоскогорье. Вдруг дым, обрывки пламени — я отшатнулся. Из дымного (видимого только мной) что-то косо взлетело, пронеслось по небу, исчезло. А вот смеющийся Штарк. Он какой-то острый. Пронзительны его нос и длинный подбородок. Он смугл, этот Отто Иванович. Губы тонкие, вобранные внутрь их краешки. И все — нос, подбородок и глаза — имеет въедливую, шильную остроту. Вот махнул рукой и задумался, заложив ладони под мышку. А то — широкое — бешено несется к нам, обжигая макушки деревьев. Я понял — Штарк ударил первый. Догадался — та птица на узких крыльях, что летала над нами неделю назад, был его робот.

ЧИСЛО 21-е ВОСЬМОГО МЕСЯЦА (дневник Т. Мохова)

Странные, напряженные дни. Нужно описать их, чтобы не ушли, не были забыты.

Во-первых, колония: отчего я не был предупрежден? Или было оговорено в Совете, что они объявятся нам сами?

Или помешала авария рации? Тогда все ясно — сообщение было, но оно не принято нами, его не повторяли, надеясь на колонистов.

Затем проблема коллективной личности Аргуса. Я предпочел бы провести этот опыт на себе, сейчас же располагаю косвенными данными, ненадежными ощущениями.

Я сразу ощутил перемену в моем друге. Меня заинтересовал феномен неожиданного усиления его личности. (Под рукой не было тестов, я не смог установить коэффициенты интеллекта «до» и «после».) Но «после» Обряда его лоб стал шире и выпуклей, не то расплываясь в моих глазах, не то сияя. Изменился и лицевой угол, глаза приобрели маниакальный блеск. Ходил Георгий быстро, не сгибая ноги в коленном суставе, движения рассчитанные, машинные. Казалось, его толкало нечто, сидящее внутри его.

Что еще? Он стал выше. Это и понятно, рост его увеличился от повысившегося тонуса скелетной мускулатуры. Сжимая (по моей просьбе), он сплющил пружинный эспандер. Артериальное давление повышенное.

Он действительно Звездный Аргус, почти сверхчеловек. Мне тяжело с ним, я словно отравленный — жжет голову, тошнит, слабость в ногах. Он добрый, честный, открытый, но я испытываю смущение и, пожалуй, страх.

В нашу жизнь он принес суету и напряжение.

Утром (после завтрака) он вдруг закричал, что всем нужно лечь на пол. Сам же, схватив ракетное ружье (одной рукой!), выбежал во двор. За ним с лаем и ревом вынеслись собаки всей кучей, щенята Джесси заскулили в своем ящике.

Я вышел за ним.

Георгий крикнул, чтобы я сдвинул сетку. Быстро! Сейчас!

Я включил мотор, и небо открылось, голубое, чистое небо, даже медуз не было. И все крики и суета Георгия показались мне в этот момент такой ерундой.

Вдруг широкая тень пронеслась над домом. Все задрожало от рева двигателей. Упали комья огня, и — боп-боп-боп — вслед этому широкому унеслись три маленьких ракетных снаряда. Их пустил Георгий. Они ушли за крылатым роботом, и за деревьями раздалось еще одно «боп», такое сильное, что упала радиомачта.

— Робота пустил! — крикнул Георгий. — Догадался!

Отдав ружье Ники, он щурился на небо и почесывал шлем.

— «…Параграф третий: тот, кто направляет автомат на человека, заслуживает наказания первой степени», — сказал он. — А точно наведено, у него хорошая карта. О нашей станции он все знал.

— Мерзавец! — сказал я.

— Пойду глядеть на дело рук своих, — сказал Георгий.

Он вышел, и, ничего не боясь, пошел лесом, и, как бы взлетая, прыгал через кусты.

Но какова реакция — сбил эту чертову штуку, выпустил три снаряда с расчетом. А если бы та ударила прямо в дом?.. И мне стало жутко. Я не боялся моутов и загравов, бациллы Люцифера не пугали меня. Но если прилетает робот и поднимает тебя и твой дом в небеса, в этом есть какая-то скверная жуть.

Мой дом… Мне стало жаль его той жалостью, что я порою испытываю к щенятам.

Нет, так дело не пойдет, надо спешить. Я пошел налаживать «Алешку». Осмотрел его — все было в норме — антиграв под напряжением, горючее в баках. Нажал пуск — скарп приподнялся до уровня моей груди. Я погладил его: люблю эту штуку.