Аргонавты 98-го года - [17]

Эта девушка была своеобразна, таинственна и очаровательна, а потому неудивительно, что я находил особенную прелесть в ее обществе. Я показал себя настоящим артезианским колодцем красноречия и свободно беседовал с ней о корабле, о наших попутчиках-пассажирах и возможности удачи. Я нашел в ней необыкновенно чуткую собеседницу. Казалось, что ум ее проворно опережал мой и она угадывала мои слова прежде, чем я успевал произнести их. Однако она не обмолвилась звуком о себе. Оставив их вдвоем, я почувствовал, что полон тревожных вопросов.

На следующий день старик все еще оставался в постели и девушка снова пришла навестить его. На этот раз я заметил, что застенчивость в ее обращении почти исчезла и на месте ее появилось робкое дружелюбие. Еще раз ящик с виноградом сыграл роль посредника между нами. Я снова нашел в ней сдержанную, но полную внимания слушательницу и, разоткровенничавшись, рассказал ей о себе самом, о своем доме и о близких. Я боялся, что моя болтовня надоест ей, но она слушала с широко открытыми глазами, время от времени сочувственно кивая головой. Тем не менее она опять не проронила словечка о своих собственных делах, так что, когда я снова оставил их, то почувствовал себя больше, чем когда-либо, в потемках.

На третий день я нашел старика на ногах, уже одетым. Берна была с ним. Она выглядела радостней и счастливей обыкновенного и приветствовала меня улыбающимся лицом. Немного спустя она обратилась ко мне:

― Мой дедушка играет на скрипке. Вы не будете иметь ничего против, если он сыграет несколько наших старинных народных песен. Это подкрепит его.

― Нет, пожалуйста, я бы охотно послушал.

Тогда она достала старую скрипку, и старик, любовно прижав ее к себе, мягко заиграл чарующую венгерскую песню; звуки навеяли на меня мысли о романтике, любви и ненависти, страсти и отчаяния. Он играл вещь за вещью, как бы изливая всю грусть и сердечное томление угнетенного народа, пока сердце мое не сжалось от сочувствия.

Странная музыка трепетала страстной нежностью и безнадежностью. Незаметно бледные сумерки вползали в маленькую каюту. Суровое прекрасное лицо старика дышало вдохновением. Девушка сидела неподвижная и бледная, сложив руки. Вдруг я заметил отблеск на ее щеке. То струились тихие слезы. Прощаясь с ней в этот вечер, я сказал: «Берна, эта наша последняя ночь на пароходе». ― «Да». ― «Завтра наши пути разойдутся, быть может, навсегда. Не придете ли вы сегодня ночью на минутку на палубу. Мне нужно поговорить с вами». ― «Поговорить со мной?» Она казалась удивленной и недоумевающей. Она заколебалась. ― «Пожалуйста, Берна, это единственный случай». ― «Хорошо», ― ответила она тихим голосом. Потом с любопытством взглянула на меня.

Глава IV

Она пришла на свидание прелестная и белая, как лилия. Она была легко одета и дрожала так, что я закутал ее в свое пальто. Мы пробрались на самый нос парохода, перешагнув через огромный якорь, и приютились в его углублении, чтобы укрыться от холодного ветра. Мы прорезали глянцевитую воду. Вокруг нас теснились угрюмые громады, то тут, то там мерцавшие зеленоватым ужасом льдин. Над головой в пустынном небе молодой месяц баюкал в своих объятиях старую луну.

«Берна?» ― «Да!» ― «Вы несчастливы, Берна, вы в большой тревоге, маленькая девочка. Я не знаю зачем вы направляетесь в эту забытую богом страну и почему вы с этими людьми. Я не хочу знать. Скажите мне только, не могу ли я сделать что-нибудь для вас, как-нибудь доказать вам, что я вам верный друг». Мой голос выдавал волнение. Я чувствовал около себя, как трепетала ее стройная фигурка в струившемся серебре зарождающегося месяца. Я видел ее лицо, бледное и томно нежное. Я ласково взял ее руку в свою. Она заговорила не сразу. Она долго сидела молча, как бы пораженная чем-то, как бы прислушиваясь к внутренней борьбе. Наконец, очень ласково, очень спокойно, очень нежно, взвешивая каждое слово, она заговорила:

― Нет, вы ничего не можете сделать. Вы были слишком добры все время. Вы единственный на пароходе, который был добр ко мне. Многие смотрели на меня. Вы ведь знаете, как мужчины смотрят на бедную беззащитную девушку, но вы совсем другой, вы благородны, вы искренни. Я видела это по вашему лицу, по вашим глазам. Я знала, что могу довериться вам. Вы были сама доброта для девушки, и я никогда не смогу отблагодарить вас.

― Полно, не говорите о благодарности, Берна, вы не знаете, каким счастьем для меня было помочь вам. Мне жаль, что я так мало сделал. О, я намерен быть искренним и откровенным с вами. Те немногие часы, которые мы провели вместе, заставили меня желать большего. Я одинокий бродяга. У меня никогда не было сестры или девушки-друга. Вы первая, и это было для меня, как внезапный солнечный свет. Так вот не могу ли я быть действительно на самом деле вашим другом, Берна, другом, который много сделал бы для вас? Дайте мне сделать что-нибудь, что бы то ни было, чтобы показать, как серьезно я понимаю это». ― «Да, я знаю. Так вот вы мой друг, мой истинный друг уже теперь». ― «Да, но, Берна. Завтра вы уйдете и, возможно, мы никогда больше не увидим друг друга. Что толку в этом». ― «Так чего же вы хотите. Мы оба сохраним воспоминания, очень нежные, милые воспоминания. Не правда ли? Верьте мне, так будет лучше. Вы не захотите иметь что-нибудь общее с такой девушкой, как я. Вы ничего не знаете обо мне и видите, с какими людьми я еду. Может быть, я такая же скверная, как они». ― «Не говорите так, Берна, ― возразил я решительно. ― Вы воплощение добра, чистоты и прелести». ― «О, вовсе нет. Во всех нас хорошее смешано с дурным, но я не так уж плоха. Во всяком случае с вашей стороны очень мило так хорошо думать обо мне. О, если бы я никогда не отправилась в это ужасное путешествие. Я не знаю даже, куда мы едем. И мне страшно, страшно». ― «Полно, маленькая девочка». ― «Да, я не могу сказать вам, до чего мне страшно. Край такой дикий и пустынный, мужчины похожи на грубых животных, а женщины, ну женщины еще хуже. И тут мы среди них». ― «Но, Берна, если дело обстоит так, почему бы вам с дедушкой не вернуться обратно. Зачем вам ехать?» ― «Он никогда не вернется назад. Он будет пробираться вперед, пока не умрет. Он знает только одно слово по-английски ― это «Клондайк, Клондайк». Он повторяет его тысячу раз в день. Ему мерещится золото блестящими грудами и он будет стремиться и бороться, пока не найдет его». ― «Но не можете ли вы вразумить его?» ― «О, это бесполезно. Ему было видение. Он похож на помешавшегося человека; он думает, что избран свыше и что ему откроется великое сокровище. Вы можете с таким же успехом вразумить камень. Все что я могу сделать ― это следовать за ним и заботиться о нем». ― «А как насчет Винкельштейнов?»