Аргар, или Самая желанная - [4]

– Безумие, это не дать людям шанс на выживание. Наш реактор скоро остановится. Все, что у нас есть, это несколько месяцев. И за это время мы должны найти новый дом. Или вы хотите взять на себя ответственность за гибель ста тысяч населения?

Я прикусила губу. Немного же осталось от Восточного альянса, который когда-то охватывал большую часть Европы, почти всю Азию и Дальний Восток.

– Если все так безнадежно, – до боли сжала пальцы, – то позвольте мне принять участие в экспедиции вместо отца.

– Девочка моя, – родитель попытался что-то сказать, но я мягко закрыла ему рот.

– Нет, папа. Если реактор заглохнет – нам всем конец. И какая разница, внесла я свой вклад в демографию или нет? Но сначала я хочу узнать, что случилось с Божени.

– Карина Алексеевна, – глава комиссии кивнул, поднимаясь из-за стола, – пройдемте. Я готов обсудить с вами этот вопрос.

***

В маленькой комнате для тайных совещаний Вишневецкий налил мне воды в стакан и предложил выпить.

– Так что с Натаном? – спросила я, отпив пару глотков. – Вы же его намеревались отправить в эту экспедицию?

– Божени заболел, и очень серьезно. У него лучевая болезнь, наш врач не может сделать точные прогнозы, но сказал чуда не ждать. Думаю, дальнейшие объяснения тут не нужны.

– Как он заработал эту болезнь, когда? – нахмурилась я. – Он же практически все свободное время проводил у постели своей жены, а когда работал, был предельно осторожен.

Василий Андреевич забарабанил пальцами по столу:

– Два дня назад он должен был проверить работоспособность реактора, тогда и заболел.

– Два дня назад? – я едва не задохнулась от возмущения. – Кто придумал такое? Вы что, не люди? У него ведь жена за день до этого умерла. Сразу после похорон – и проверять реактор? Какие же вы…

Я не выдержала и с громким стуком опустила стакан на стол. Вода расплескалась.

– Карина Алексеевна, попрошу не выражаться в моем присутствии. Вы не понимаете всей серьезности сложившейся ситуации. Реактор выходит из строя, его нужно проверять каждый день, независимо от каких-либо причин. Кроме Божени у нас больше нет специалистов подобного уровня, а соседние корпуса очень неохотно предоставляют своих. У него была пара учеников, но они получили только базовую теорию, их нельзя допускать к работе с оборудованием. К тому же в том, что он заболел, Божени виноват сам.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожилась я.

– А то, Карина Алексеевна, что он уснул возле реактора. Когда его нашли, рядом с ним была бутылка с остатками этилового спирта. Это вопиющее нарушение техники безопасности!

– Его можно понять!

– Можно, разве? Своими действиями он мог угробить нас всех!

Глава комиссии треснул кулаком по столу, да так, что я невольно подпрыгнула и уставилась на него ошарашенным взглядом. Чего-чего, а такой реакции от всегда спокойного Вишневецкого я не ожидала. Значит, дело, действительно, очень серьезное.

– Когда Божени входил к реактору, – продолжил глава, – камеры видеонаблюдения запечатлели, что он уверенно держится на ногах, то есть абсолютно вменяем и трезв. Вывод напрашивается только один. Он тайком пронес бутылку со спиртом на территорию реактора, именно там основательно напился и уснул. Костюмы, конечно, дают защиту, но лишь на непродолжительное время. Благо он только уснул, а если бы на пьяную голову нарушил работу и так уже нестабильного реактора? Что тогда, Карина Алексеевна? Вы все еще намерены его защищать?

– Намерена! – я решила защитить честь Натана. Мой друг потерял жену, а теперь и сам умирает. В нашем разлагающемся обществе их семья была предметом для зависти и подражания, ведь в договорных партнерствах о любви мечтать не приходилось, была бы симпатия. – Он любил свою жену, ему нужна была всего лишь пара выходных, чтобы хоть немного смириться с ее потерей. А вы ему эти выходные не дали!

– Кажется, вы пошли не на ту работу, – Вишневецкий устало потер побагровевшую шею и расстегнул пуговицу на плотном воротничке рубашки. – Вам нужно было стать адвокатом. Странно, что вы его вообще защищаете…

– Почему это?

– Ну, учитывая какое вам дали прозвище в Муравейнике.

– И какое же мне дали прозвище, не раскроете секрет? – прошипела я, не скрывая злости. Казалось, что из меня вот-вот повалит дым. Все мысли о субординации канули в лету, и мне уже было плевать, что я говорю и кому говорю.

– А то вы не слышали, – хмыкнул он, – или до вас не доходят слухи?

– Я, в отличие от некоторых, слухи не собираю! Так какое?

– Синий чулок.

– Даже так? – я на мгновение растерялась. Василий Андреевич смотрел на меня с явным интересом, и интерес этот был вовсе не дружеского характера. – А я-то надеялась, что хоть тут, среди ученого цвета нации, остался кто-то из нормальных мужчин. Оказывается, нет, – я не сдержала издевки.

– Не кипятитесь, Карина Алексеевна. У нас как-то резко меняются темы. На данный момент мы, вообще-то, ведем разговор о Натане.

– Да? Вы еще не во всех грехах его обвинили?

– Вы правы, не во всех. Если бы он вовремя обучил человека для своей подмены, ничего бы этого не произошло!

На это я лишь зарычала. Натан был единственным мужчиной в этом Муравейнике, к которому я испытывала дружескую симпатию.