Арьергардные бои марксизма - [7]

Конечно, современный Запад во многом отличается от дореволюционной России. Но для того-то и надо было бы «подробно развить эту тему», чтобы выяснить, в какую сторону будут влиять эти различия. На Западе имеется старая традиция участия в политической жизни, основанной на многопартийной системе, почти полностью отсутствовавшая в России. Но зато там разработана и несравненная техника манипулирования психикой человека при помощи средств информации, рекламы и приманок материального изобилия. И в предреволюционной России свирепствовал терроризм, но не в такой степени, как сейчас на Западе, — по крайней мере, правительство не вступало в переговоры и соглашения с террористами. Слова Столыпина «Не запугаете!» вряд ли мог бы повторить кто-либо из современных западных политиков. Та степень отрицания всего существующего общества, его культуры и морали, от которой существенно зависит размах и радикализм революции, — на Западе сейчас гораздо выше, чем в предреволюционной России. Мысль Ж.-П. Сартра, что Джоконду было бы не жалко сжечь, в России мог высказать разыскиваемый полицией заговорщик вроде Бакунина (и говорил очень похожее), — но в устах почтенного философа она была бы невозможна. А сексуальная или «психоделическая» революция, «суинг» или Берлинские коммуны шокировали бы русских нигилистов больше, чем современных благонамеренных буржуа.

Не кажется столь уж фантастической гипотеза, что ряд факторов, в том числе большой вес консервативного крестьянства и влияние христианства в народном мировоззрении и интеллигентской культуре, — сильно смягчили характер революции в России, так что она является не усиленным, а ослабленным вариантом того, что может проявиться на Западе. Несколько приведенных выше замечаний, конечно, не являются попыткой доказательства такой гипотезы: мы хотели лишь указать, насколько сложным и неочевидным является этот вопрос. Он требует тщательных и объективных исследований, которых скорее всего и можно было бы ждать от историка, предлагающего нам вместо этого голословные утверждения, сделанные «со всей определенностью».

VI

Как действовали бы близкие по взглядам Р. А. Медведеву левые круги Запада (например, так называемые «еврокоммунисты»), если бы власть оказалась в их руках? Как они на деле отнеслись бы к инакомыслию и оппозиции? Вопрос этот, быть может, будет проверен экспериментально, если власть к ним в руки попадет, однако жизнь показала, что такой эксперимент может дорого обойтись. Безопаснее попробовать извлечь какую-то информацию из модели, которая находится перед нами, — понять, как чуждые и несимпатичные автору точки зрения воспринимаются, например, в работах Р. А. Медведева.

Прежде всего бросается в глаза, что любое мнение, отличное от того, которого придерживается сам автор, встречается предельно враждебно и подозрительно. Так, говоря о течении «западников», автор пишет: «Есть среди „западников“ и крайние группы, которые доходят до апологии капитализма, открыто восхищаясь его достоинствами» («Социализм и демократия». Подчеркнуто мною. — И. Ш.). Очевидно, такая точка зрения представляется ему какими-то геркулесовыми столбами, до которых доходят только отчаянные люди. Ее надо было бы скрывать, как тайный порок, а они, пренебрегая приличиями, высказывают ее открыто!

Издатели журнала «Вече» характеризуются как «группа воинствующих религиозных националистов» (Там же. Подчеркнуто опять много). Интересно, что это значит — воинствующие? Считает ли, например, Р. А. Медведев себя воинствующим марксистом? Вот какими эпитетами награждает автор своих оппонентов. Об А. Д. Сахарове: «Беспомощность теоретических рассуждений» («О книге А. Д. Сахарова „О стране и мире“»). Об «Инициативной группе прав человека»: «Некоторая неразборчивость в суждениях, действиях и связях» («Социализм и демократия»). Об А. И. Солженицыне: «Вздорный тезис» («Вопросы, которые волнуют каждого», журнал «XX век»). П. Г. Григоренко характеризуется как «анархист» и «экстремист», не владеющий марксизмом («Социализм и демократия») — и это в то время, как Григоренко содержался для принудительного лечения в психиатрической больнице «особого типа»! Оппоненту сплошь да рядом предъявляется обвинение в жульничестве, подлоге причем ничем не аргументированное. Так, по поводу А. И. Солженицына автор говорит: «Сознательная фальсификация» («Международное положение СССР и пути разрядки»). Даже советский закон в понятие «заведомо ложных измышлений» включает не только фактическую неверность распространяемых сведений, но и уверенность в том, что распространявшее лицо знало об их неверности. Если Р. А. Медведев предполагает, что А. И. Солженицын неправ, — откуда же происходит уверенность в сознательной фальсификации? Почему не предположить, что он просто ошибся? Это было бы так естественно, — ведь он не владеет единственно научным методом, доступным Р. А. Медведеву! Уж казалось бы, можно предположить, что дочь может искренне заблуждаться в оценке родного отца. Но дочь Сталина высказывает мысль, что Сталин арестовал родственников ее матери под влиянием Берии, и наш автор заявляет: «Но это, конечно, сознательная ложь» («К суду истории» с. 385). И все, и больше никаких аргументов!