Арджуманд. Великая история великой любви - [79]

— Бить будешь, только когда я прикажу. В моем присутствии ничего не делать без моего ведома.

Вперед выдвинулся садр. Он слишком приблизился, и я жестом велел ему отъехать дальше. Раболепствовать он не пытался, наоборот, смотрел сердито.

— Эти люди пытались убить здешнего такура[88]. — Садр махнул рукой в сторону холмов. — Мы предотвратили убийство. Покажите принцу оружие.

На землю легли три ржавых меча и кинжал.

— Почему они хотели убить такура?

— Кто разберет этих крестьян? — ответил садр угрюмо.

— Я задал вопрос. Отвечай, да не тяни. Я не потерплю столь вопиющей дерзости, хоть ты и служишь Аллаху.

— Им была нанесена какая-то обида, — хрипло прошептал он, осознав, что спасением от мгновенной гибели обязан лишь своему сану.

— Теперь ты говори, — обратился я к одному из связанных. Он смотрел, как попавший в ловушку тигр, — глаза, полные бессильной ярости и тоски по жизни, закончившейся так нелепо.

— Ваше высочество, этот такур — злой человек. Из-за него мы живем в нищете…

— Это не причина замышлять убийство.

— Нет, ваше высочество. — Мужчина нахмурился. — У меня была красивая жена, она очень нравилась такуру. Он забрал ее, держал взаперти, насиловал, а когда ему надоело, отдал ее своим слугам. Она умерла из-за его жестокости.

— Почему ты не искал правого суда?

— Суда? — переспросил он с горечью. — Такур — мусульманин. Он друг садра и мир-и-бакши. Я индус. Когда это случилось, я пришел к ним, но они прогнали меня, сказав, что это не их дело. Что мне было делать? Я плакал, кричал, умолял. Они надо мной посмеялись. Когда жена умерла, я совершил свой суд. Эти люди — мои братья, родной и двоюродный. Мы пошли к такуру, но нас поймали. Теперь нас хотят казнить.

Когда надежда умирает, люди смелеют. Глаза у него не бегали, он не скулил. Он вызывал у меня уважение.

— Как твое имя?

— Арджун Лал. Брата зовут Прем Чанд, второго — Рам Лал.

Я повернулся к садру:

— Он сказал правду?

— Он не обращался к нам из-за своей жены. Всю историю он сочинил прямо сейчас.

— Разумеется, понятно, что он лжет. Чего еще можно ждать от индуса? — Я развернул коня, словно намереваясь продолжить путь. — А как звали ее?

— Лалитха. — Взгляд мужчины потух.

— Отпустите их. Такура казнить.

Бурханпур не изменился. Суровое небо, ястребы, колючие растения — все осталось таким же, как прежде. Над лиловыми холмами мрачно нависал дворец, он казался обиженным, что ему суждено проводить бесконечные годы в этой пустыне.

Арджуманд родила девочку, а через неделю ребенок умер. Иса рассказывал, что моя любимая все время лежит безучастно, но, когда я возвращался домой после схваток с деканскими крысами, она встречала меня с неподдельной радостью. Жена не хотела говорить о потере, смеялась, пела и восторженно слушала мои рассказы об очередной победе.

— Каждый раз, как ты побеждаешь, — говорила она, — вспоминай Мехрун-Ниссу. Ее власть слабеет, а твоя возрастает.

— Какая власть у меня здесь, вдали от отца?

— Вот эта. — Она обвела рукой окрестные холмы. — Здесь ты Могол. У тебя есть люди, есть земли. Отец не сможет отобрать их у тебя, только ты способен представлять здесь власть Моголов. Это твое завоевание.

Арджуманд говорила правду. Здесь я был настоящим Моголом. Все крепости, все земли были подчинены мне и только мне. Я действовал от лица падишаха, но своим именем. Это служило утешением, и нам с Арджуманд жилось спокойно: мы были рядом друг с другом, с нами были наши дети. Разве что жара и мухи, эти назойливые спутники, омрачали существование. Мы получили известие о том, что отец пошел на поправку, гонцы Асаф-хана держали нас в курсе дворцовых событий. Мехрун-Нисса пока воздерживалась от действий.

Есть ли что-то вечное на земле? Ничего. Вся жизнь — краткий миг.

Стояла тихая, безветренная ночь. Арджуманд спала. Она отдохнула и снова сказалась девочкой, которую я впервые увидел на мина-базаре. Приметы усталости и возраста стерлись с ее милого личика, ставшего совсем детским. Я любовался ею, сидя рядом в темноте, ночь за ночью, пока сон не сваливал меня.

…На рассвете меня разбудил Иса. Вскочив, я почти бежал за ним по коридору. Там ждал гонец от Асаф-хана: падишах очень плох, при смерти.

Я стоял на балконе, наблюдая, как солнце окрашивает дальние холмы. Они бросали вызов светилу, сохраняли темно-фиолетовый цвет, гордые своим упорством.

— Пришли ко мне Аллами Саадуллу-хана. Скажи, чтобы захватил двух солдат, которым можно доверять.

В комнате Хосрова было темно, сюда еще не заглянуло солнце. Он спал, раскинувшись на своем ложе, его страж устроился рядом на полу. Сон преобразил черты брата. Сейчас он казался не слепцом, а здоровым и молодым, товарищем моих детских игр.

Почувствовав мое присутствие, он проснулся и сел. Повернувшись ко мне, он вперился в мои глаза, словно прочел в них весть.

— Тактья такхта? — прошептал он.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Тадж-Махал 1056/1646 год

Гробница была закончена. Она вздымалась из окружающей пыли, строительного мусора, исковерканной, покрытой ямами, канавами и колеями, дробленым мрамором, битым кирпичом, досками земли. Вырисовываясь на фоне неба, она по-прежнему напоминала скелет, холодный, безжизненный…