Арбузный король - [62]

— Шугер тоже посчитал, что я не очень похож на твоего отца, — сказал он с усмешкой. — Он подумал, что одной хромоты как признака маловато, учитывая то, какой я есть из себя. И он отделал меня еще сильнее, чем в самый первый раз.

— Это ужасно, — сказал я.

— Ты здесь ни при чем, — сказал он. — Ты не виноват в том, что я не твой отец.

— Кто же тогда? — спросил я скорее сам себя, сомневаясь, что Игги может быть что-то известно на сей счет.

— Ты сам это знаешь, — сказал он.

— Откуда мне знать?

— Ты его знаешь.

Голос его стал резким и отрывистым. Он больше не глядел мне в глаза.

— То есть я должен угадать? — спросил я. — Но это может быть любой из тех мужчин, которых я встречал в городе.

— А тебе и не нужно угадывать, — сказал он тихо.

— Тогда назови его имя!

— Не могу, — сказал он.

— Можешь. Назови.

— Я не хочу… — Он рассматривал носки своих кроссовок. — Не хочу говорить об этом.

— Да ладно тебе, Игги. Просто назови имя, и все.

— Не хочу.

— Это не Эл?

— Нет.

— Иона Плотник?

— Не Иона, — сказал он.

— Я не собираюсь играть в угадалки!

— Ну так не играй.

— Скажи мне имя!

Я сгреб его за худые плечи — слишком сильно — и повернул лицом к себе.

— Ты будешь меня бить? — спросил он. — Отделаешь меня, как Шугер?

— Нет, я не стану тебя бить, Игги, — сказал я.

Он медленно покачал головой:

— Я уже получил достаточно, разве нет?

— Больше чем достаточно, — сказал я. — Это точно.

Я отпустил его и увидел, как гримаса испуга постепенно сходит с его лица, а на ее месте возникает улыбка.

— Это так приятно — не быть битым, — заявил он, растирая руками плечи. — Иногда не получить что-нибудь — это все равно что получить. Типа подарка. Спасибо.

— Игги, — сказал я.

— Извини, Томас. — Он протянул руку к моей голове и откинул мне волосы со лба.

— Ты похож на меня, — сказал он. — Но ты еще только начинаешь узнавать, что ты потерял, а я узнал это много лет назад.

— О чем ты говоришь, Игги?

— Ты уже был внутри нее, когда она приехала в наш город, Томас. Она носила эти чудесные воздушные платья, так что никто не заметил. Но я часто видел ее совсем близко, и я догадался. А потом она и сама мне сказала, потому что уже устала скрывать. Так или иначе, со временем все выходит наружу.

Он покачал головой и впервые раскрыл глаза так широко, что я смог различить их цвет. Они были голубыми.

— Твой отец, — сказал он, — это твой отец.

— Что?! Это же не имеет…

— Имеет. — Он поднялся и отошел к стене, дыша тяжело и хрипло. — Если ты как следует раскинешь мозгами, тебе все станет ясно. Почему она уехала из дому. Почему она забралась в эту дыру. Почему он не пытался ее искать.

— Но кто?..

И тут я запнулся. Наконец я все понял. Никакой загадки тут не было; была лишь голая правда — вещь, с которой я в своей жизни сталкивался крайне редко, так и не научившись отличать ее от фантазий.

— Нет, — я встряхнул головой, — ты не можешь этого знать.

— Томас… — Он приблизился и положил руку на мое плечо.

— Я тебе не верю, — сказал я, отталкивая его руку. — Сейчас я должен побить тебя, Игги. Я должен выколотить из тебя всю душу!

— Но ты этого не сделаешь, Томас, — сказал он. — Потому что ты не такой. В тебе есть душевная теплота. Это у вас семейное. И когда тебе не с кем поделиться этой теплотой, ты теряешься, чувствуешь себя не в своей тарелке. Подумай об этом. Она тоже с этим столкнулась.

Он достал из кармана зубочистку и поджег ее от свечи, а затем приложил ее горящий конец к своей руке. Зубочистка медленно погасла; он не моргнул и глазом.

— Это произошло, когда в семье было большое горе. А горе меняет людей. Люси рассказала мне, как это было. Ее отец был хорошим человеком. Она так и говорила: «Он хороший человек». Люси тоже была очень хорошей. Но когда ты теряешь то, что любил больше всего на свете, может случиться всякое, в том числе дурное, и ты сам не поймешь, как это произошло. Его жена, мать Люси, — она умерла. Они оба были в таком состоянии, что сами не понимали, что делают. Люси так и не смогла это себе объяснить. Какое-то время это дает утешение. Два человека крепче держатся друг за друга, когда весь их мир рушится. Я знаю, как это бывает. Я тоже терял людей. И она сказала: стоит лишь один раз сделать ошибку, и все — сделанного уже не вернешь, оно останется с тобой на всю жизнь. Мрак внутри, мрак снаружи. Со мной то же самое, причем постоянно. Я лишь стараюсь не наткнуться на что-нибудь в этом мраке. Но ей было еще тяжелее. Ты это понимаешь?

— Понимаю, — сказал я, потому что сам в этот момент погрузился в кромешный мрак.

Я чувствовал себя так, будто провалился в бездонную черную яму, из которой мне уже никогда не выбраться. Одновременно все, что было внутри меня, вышло наружу, и это все тоже было абсолютно черным. Со всех сторон меня окружал мрак.

— Она не рассказала об этом даже Анне, — сказал Игги и ухмыльнулся. — Выходит так, что ближайшим ее другом все же был я. Я знаю о ней больше, чем знает кто-либо другой. Они все здесь думали, что она недотрога, рыба бесчувственная. Кто-то даже сочинил про нее стишок. Его можно было прочесть на стенах всех уборных в городе. Как там было… сейчас припомню:

У Люси, девицы стильной,