Арбузный король - [18]

Мне нравились такие вечера. Мы мало разговаривали, пока я сажал в землю очередного опоссума или кого там еще. Порой — и довольно часто — ее руки начинали дрожать, а сама она казалась нездоровой и уставшей.

И я догадался, что в ее жилах течет такая же плохая кровь, как и во мне.

Я многое повидал в ее доме. Работая в огороде, я нет-нет да и поглядывал на окна. Я видел, как она занимается то с Игги, то с этим Карлом. Иногда они вместе смеялись. А иногда я видел, как он пытается ее рассмешить, но она сидела даже не улыбнувшись. В такие минуты я отворачивался и старался поскорее закопать все, что принес, потому что я с детства наслышался историй про черных, которых убивали только за то, что они подсматривали за белой женщиной, когда она была с другим мужчиной. Понятно, я опасался не мисс Люси Райдер, но этого белого мужчины или других мужчин, про которых я ничего не знал.

Весну сменило раннее лето, лесные твари стали редко выбегать на дорогу, никто из моих домашних животных не заболел, и где-то недели две у меня вообще не было свежей мертвятины. И вот я загрустил, сам не зная почему.

Потом я понял, что дело было в ней. Я по ней соскучился. Мне хотелось быть с ней рядом, копаться в ее огороде, разговаривать с ней или молчать в ее присутствии, видеть ее в окне, получить стакан лимонада из ее рук. Что-нибудь в этом роде.

Дошло до того, что я уже не мог ждать, когда эти твари подохнут. Я был готов убивать их сам.

Если я, проезжая по трассе, замечал опоссума, спокойно сидящего в сторонке, я сворачивал на обочину и мчался по камням и колдобинам, пытаясь его достать. Несколько штук мне удалось прикончить таким образом.

А однажды ночью я сам едва не убился. Летел прямо на дерево, но успел затормозить. Потом долго сидел в кабине и думал. И я решил, что дело зашло чересчур далеко. Не то чтобы я влюбился в вашу маму. Это другое. В детстве у меня было любимое место среди бамбуковых зарослей, где я временами скрывался от всех, сидел и размышлял о чем угодно. Про это место знал только я один, это было мое секретное пристанище, моя личная тайна. Сквозь листву туда пробивались лучи солнца, и там всегда стояла приятная прохлада, даже в самый жаркий день. Находясь там, я чувствовал себя прекрасно.

С вашей мамой было то же самое.

СТАРИК

Вот она, история про Мертвых.

Мы выносили их в поля по ночам. Наших матерей и отцов, наших детей, наших сестер и братьев. Мы знали, что в свой срок вынесут и нас, скончавшихся от старости, от болезни, от несчастного случая или же прервавших свою жизнь по собственной воле. Мы знали, что вскоре после церемонии похорон сильные мужские руки извлекут из гробов наши тела, которые потом будут завернуты в мешковину и погребены глубоко под землей на окружающих город полях. А началось все с того, что люди стали замечать, как буйно разрастаются на старых городских кладбищах цветы, трава, овощи — все что угодно. Какое бы семя ни попало в ту почву, оно начинало стремительно идти в рост. Люди оглянулись на свои бесплодные поля, и тут их посетила идея. Очень скоро с помощью мертвых мы стали получать богатые урожаи зерна, табака и хлопка, но в особенности арбузов, которые родились просто на диво. Среди местных бытовало поверье, что арбузная мякоть краснеет, напитавшись кровью, которую высасывают из наших мертвых тел обвивающие их корни. А значит, в каждом арбузе была частица наших родных и близких, частица нас самих. И когда они созревали, ты на исходе жаркого летнего дня брал спелый плод, разрезал толстую зеленую корку, добираясь до мякоти, подносил ко рту сочный ломоть и, впившись в него зубами, поминал тех, кого ты знал и любил, с кем ты жил рядом до их ухода в мир иной. «Папа», — ты мог сказать при этом. Или: «Дорогая Салли». Или, вкушая сладость со слезами на глазах: «Моя крошка, моя милая дочурка».

Что характерно для жителей нашего города, мы легко забываем важные вещи либо прячем воспоминания о них в самые глухие закоулки черепа. Иначе как можно объяснить наше поведение в определенных ситуациях? Все знали, что тела покойных извлечены из гробов и что могилы на кладбищах пусты.

И тем не менее мы продолжали ходить на кладбища, чтобы помолиться и поплакать над этой пустотой.

ИГГИ

Я сидел за кухонным столом рядом с ней, и наши локти почти соприкасались. Быть ближе к другому человеку, наверное, можно, только усевшись к нему на колени. Учеба продвигалась туго. Я должен был следить за ее пальцем, который полз по странице от буквы к букве, но вместо этого я смотрел на ее шею и волосы, прислушиваясь не к смыслу слов, а к их звучанию, к ее голосу. Стояла почти летняя жара — у нас это обычное дело в апреле, — и она носила такие платья, знаешь, когда открыты плечи и руки; и всего этого было слишком много и слишком близко от меня, чтобы я мог по-настоящему настроиться на запоминание букв. А тут еще ее запах. Какие там буквы! Я, собственно, только хочу сказать, что я был не самым добросовестным учеником. Надеюсь, ты меня понимаешь.

Но мы продолжали занятия. Сначала я приходил к ней через день, потом стал ходить ежедневно. Мои мозги съезжали набекрень. Бывало, вернувшись домой после урока, я сразу засыпал на кушетке, направив на себя струю воздуха от вентилятора, а когда просыпался, долго не мог сообразить, утро сейчас или вечер, и не помнил ни крупицы из того, чему накануне учился. Так прошло несколько недель, но толку от наших уроков не было никакого. Временами она теряла терпение и наверняка отказалась бы от своей затеи, только заикнись я на этот счет. Тогда я вернулся бы к стрижке газонов, и эта часть моей жизни была бы закончена. Как-то раз среди дня я решил немного отвлечься от всех этих мыслей, выкатил из сарая свою косилку и прошелся с ней по городу — сначала вдоль Главной улицы, затем свернул на Четвертую. И вот, пересекая проезжую часть, я увидел красно-белый знак и сказал себе: «Стоп». То есть я