Арбатская повесть - [43]

Я не отказал себе в удовольствии рассказать, что сей «старомодный старичок» впервые в мировой истории высадил десант прямо с крейсеров на пирсы занятого врагом города и освободил Феодосию. От грома его корабельных пушек до сих пор не могут прийти в себя, сочиняя свои мемуары, битые гитлеровские адмиралы, а опыт Керченско-Феодосийской десантной операции сегодня изучают во всех академиях мира.

В последний раз адмирал пришел договориться о статье к тридцатилетию Победы. Договорились встретиться.

Не успели…

Это страшно — раскрывать записную книжку и видеть знакомые наизусть номера телефонов, которые уже никогда не ответят.

Любую жизнь окольцовывают отпущенные человеку судьбой даты. Но стало боязно раскрывать «Красную звезду»: уходит поколение.

И ты не в силах ничего изменить. Хоть поднимай на ноги всех медицинских светил мира. Потому что не придумано еще лекарства против времени.

Умер не на войне? Нет — на войне!

Они уходят раньше, чем могли бы уйти. Ибо история не подарила им ни одного спокойного дня и часа, и не до забот о собственном здоровье им было. Гражданская, финская, Хасан, Халхин-Гол, годы пятилеток, Отечественная. Все это вынесено не на чьих-то — на их плечах.

А они не сторонились огня. Шли в самое пекло. Срывались недолеченными с госпитальных коек. Потому что их батальон, полк, дивизия, армия продолжали жить в огне, а бездействие было для них самой невыносимой пыткой.

Катастрофа отдалялась, но была предопределена ранами, выматывающими сердце бытием, государственной ответственностью, которую они не могли переложить ни на чьи плечи.

Пули бьют на излете не только в конце войны. Взрывная волна достает человека и через двадцать, и через тридцать лет.

Но все равно не променяли бы ветераны свою судьбу на любую другую. Потому что долгожитие измеряется не годами, а гражданской ценностью жизни. Им повезло: они прикрыли сердце России в самый трудный ее час…

Басистого волновало все, что касалось истории родного ему Черноморского флота.

Вначале я удивился, увидев, как адмирал часами тихо беседует с вахтером Анной Николаевной. По лицам их виделось, что разговор не был данью обычной вежливости.

«О чем они говорят? — Не только мое любопытство было возбуждено. — О лекарствах, хворях и недугах?..»

Адмирал, насколько я его знал, не был человеком, склонным к размышлениям на столь скучные материи… Однажды, проходя мимо них, я неожиданно услышал:

— Вы не совсем правы, — говорила Анна Николаевна. — Мне доподлинно известна история этих кораблей… Давайте по порядку. То, что Черноморский флот пополнился в 1914—1918 годах тремя дредноутами: «Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая» и «Александр III», вы знаете… Правильно, их было три. «Марию» взорвали. «Императрица Екатерина Великая» после Февральской революции была переименована. Линкор стал называться «Свободная Россия»…

— Это я знаю…

— А потом… Да вы хорошо знаете… часть кораблей Черноморского флота была потоплена, чтобы они не достались немцам. «Свободная Россия» легла на дно Черного моря 18 июня 1918 года.

Анна Николаевна, оказывается, помнила даже даты! Все это было непостижимо. Откуда она знает запутанные перипетии событий тех давних дней? И так свободно ориентируется в отечественной морской истории?

— «Александр III» был переименован в «Волю», — продолжала она. — Центральной раде удалось создать там команду, где тон задавали ее приверженцы. В Новороссийске «Воля» не была затоплена, и вскоре она пошла в Севастополь.

Басистый заметил раздумчиво:

— На эсминце «Керчь» был поднят тогда сигнал: «Позор изменникам Родины».

Анна Николаевна всплеснула руками:

— Но дальше… Дальше было по-другому. В Севастополе с гафеля «Воли» был сорван андреевский флаг и заменен немецким, кайзеровским. Команду с линкора сняли. В конце 1920 года, когда Врангель бежал из Севастополя, «Волю» увели в Бизерту. Тогда она уже называлась не «Воля», а «Генерал Алексеев»…

— Анна Николаевна, дорогая, откуда вы все это знаете?! — я не выдержал, вступил в разговор.

— Мой муж был тогда на «Воле»… Только он не ушел за границу. Перешел на сторону Красной Армии…

— Я знал вашего мужа, — сказал Басистый. — Прекрасный был офицер. Честный. Преданный флоту и Родине…

Теперь уже я вел с ней беседы часами. Басистый с удовольствием принимал участие в этих разговорах. Естественно, что я выложил Анне Николаевне всю историю и с «Антологией таинственных случаев».

— Городысский, говорите вы… Что-то я видела в библиотеке мужа. Посмотрю. Если найду — принесу…

Наутро передо мной лежал издававшийся в двадцатых годах в Праге белоэмигрантами-моряками «Морской сборник» (1928, № 12) с воспоминаниями Городысского.

Публикации предшествовало краткое обращение Военно-морского исторического кружка:

«7/20 октября с. г. исполнилось 12 лет со дня гибели л. к. «Императрица Мария» на Больш. Севастопольском рейде. Ужасный взрыв, повергший как Черноморский, так и весь русский флот в траур, никогда не был объяснен как следует. Наиболее распространенной версией было предположение, что взрыв совершен немецкими шпионами, проникшими на корабль под видом рабочих. Записка капитана I р. Городысского дает весьма правдоподобное техническое объяснение, ценное тем, что, какова бы ни была истинная причина взрыва, все же сделанные выводы должны приниматься во внимание…»