Арбат - [19]

— Еще в школе, — ответил Василий Мочалкин. — Великий поэт, спору нет. Но я не представляю себе, как современная попса, рокеры, поклонники андерграунда, «оксфордские мальчики», скинхеды, хакеры будут декламировать: «Я помню чудное мгновенье…» Пушкина надо чуточку призабыть, чтобы потом слаще вспомнить. Ведь рвут же по стольнику Хармса, Введенского, Зданевича, Друскина… Сдвиг — это стиль современности. Сдвиг — вновь открытая Америка! Систематизация сдвига дает преломление в области смысла… Корабль современности… Загибоны футурни. Пророк Маринетти… Обэриуты. Заумный язык… Все это было сто лет назад, а перехлестывает по злободневности наш день. Вот Владимир Сорокин корячится под заумного тоже, подражает обэриутам, а не годится им и в подметки. Имитация — она и есть имитация. Тогда были созвездия, вспышки на солнце… А какие сейчас созвездия? Школ новых нет, равных футурне. Да никаких школ, по сути, нет… Одиночки — ковырятели слова. Ну и что они наковыряли? Ты открой эту «Голую пионерку» Кононова… Пишут в предисловии — «новый Набоков». Да у него одна лохмута, а не стиль. Под простонародный язык кукожится, то ли под приблатненных, то ли под бомжеватых… А берут ведь потихоньку и молодежь, и солидняки. Жизнь сейчас лохмутовая, заумная, и никак тут не в масть вспоминать о «чудных мгновениях». Пушкин нашему клиенту чужеват как-то: не посмеешься и не поплачешь… А на размышлизмы их все же тянет, попсовиков и хакеров. Ведь спрашивают Шекспира! Платят, как за Хармса, по сотняге. Выходит, старик Шекспир не устарел? И как бы это сказать… Он помужественнее, пожилистее Пушкина-аристократа будет, погрубее и поемче в своей средневековой мудрости. А раз берут, значит, никто его не сбросит с корабля современности. Современник он! Близок и понятен. Может, потому, что не обнафталинивали его в школах, не сдабривали сверх меры лавровым листом, не замусолили в памятниках… В Москве нет ни одного памятника Шекспиру!

— И слава богу! — засмеялся Ося Финкельштейн. — Не убила совковая культура позицию в нашем ассортименте… Не подкосила нашу выручку…

…Рядом, в двухстах метрах от торговых арбатских книжных рядов, на улице Поварской помещалось некогда гремевшее на всю страну издательство «Советский писатель». Сегодня писатели обходят этот дом стороной. Здесь не издаются книги. Все четыре этажа сданы в аренду туристическим фирмам и «Австрийскому дому». На первом этаже пивбар и закусочная, о чем вещает красочная вывеска у ворот. Пиво отменное, немецкое, бочковое, к нему подают раков и сосиски по-гамбургски. Но писателям нечем за них платить. Зато пивную оценили продавцы книг с Арбата, карманники и лохотронщики с Воздвиженки. Изредка буфетчик относит пять-шесть кружек холоднющего пива наверх, в директорский кабинет, за которым кроется уютная комната для гостей и господ акционеров издательства: Юрия Бондарева, Петра Проскурина, Валентина Сорокина, морского офицера Игоря Шереметьева и, конечно же, директора издательства Арсения Ларионова, низкорослого прищуристого боровичка родом из поморов, окопавшегося лет тридцать назад на партийной работе в столичных окопах. Любит Арсений пиво, есть грех. Может выпить за день дюжину кружек, если не потревожат. А тревожить некому: деньги за аренду капают: 400 долларов в год с квадратного метра, в здании четыре этажа. Деньги деньгами, а жить скучно. Особенно скучно жить без какого-то увлечения человеку, придумавшему себе профессию — писатель. Просто так пить пиво скучно, нужен повод, нужна идея, нужен запал, нужен катализатор, чтобы разогнать застоявшуюся, прокисающую в директорском удобном кресле кровь, нужен антигеморройный микроб в крови, нужен вирус азарта, какая-нибудь бредовинка, сумасшедшинка, чертовщинка, средство от закисания мозгов, поглотитель дрожжевого солодового распада… И Ларионов придумал идею, она пришла, как озарение свыше. Однажды утром, когда он с одышкой вошел в свой громадный кабинет и нечаянно кинул взгляд на литературную энциклопедию издания 1930–1939 годов. Рядом стояла литературная энциклопедия в девяти томах издания 1975 года.

— Эврика! — воскликнул сын помора и внук помора, забывший запах морских ветров Полуночника, Шалонника… — Вот моя компания, вот с кем я буду пиво пить да коротать дни.

И директор дал команду набрать на принтере календарь дней рождения знаменитых, известных и великих русских писателей… В том числе и советских, патриотического толка, но исключительно славян. Сюда не попали ни Василий Гроссман, ни Леонид Гроссман, ни даже Григорий Бакланов… Январь начинался празднованием дня рождения Грибоедова. Вы спросите: почему он начинался с буквы «Г»? Да потому, что на «А» не было на Руси ни великих, ни знаменитых, ни известных писателей, родившихся в январе. От всех этих Абасов, Абб, Абдукадуров и Абдул Хаков буквально рябило в глазах, они оккупировали почти весь первый том, здесь кишели Аксенфельды, было два Аксельрода, два Абрамовича — литературоведа, но, как истый славянин, Ларионов их презирал, презирал в душе, не выказывая презрения вслух. Аркадия Аверченко он не любил и потому не праздновал 13 марта, тем более что едкий юморист родился в Праге и был ярым антисоветчиком. Дореволюционный исторический писатель Авенариус не внушал доверия и был, скорее всего, по происхождению немец… Странно, но в энциклопедию не попал Августин… Но и за него не стал бы пить Арсений, потомок викингов, бороздителей северных морей. Австралийская литература вообще не шла в счет. Фантаст и приключенец Григорий Адамов был, пожалуй, мелковат, чтобы из-за него травмировать свою печень… Пить можно было начинать в первом томе только со 122 страницы, со славянофила Ивана Сергеевича Аксакова, поэта, философа, певца панславизма, оставившего после себя семь томов, так и не переиздававшихся в советские времена. Да, это была фигура, достойная памяти и возлияния! За ним шел отец — Константин Сергеевич Аксаков, лингвист, бытописец, охотник, природовед, сам не дурак выпить на природе, как истинно русский барин. На день рождения Аксакова-отца непременно заглядывал в редакцию соцреалист Петр Проскурин. Управляющий издательством Вячеслав Орлик после шестой кружки пива приносил из своего кабинета напротив аккордеон и пел приятным простудливым тенором с очаровательной хрипотцой на нижних басах русские романсы на стихи Аполлона Григорьева. Заглядывал на огонек бывший оргсекретарь Московского союза писателей, мир его праху, Виктор Кобенко, пересевший в годы капитализации в кресло председателя Литфонда России, яростный, трепетный охотник, любитель выпить «на кровях», и не только «на кровях», весельчак, так и пышущий здоровьем, сумевший пробиться из опереточных певцов к идеологическому кормилу писательского стада. У этого оглядчивого, расчетливого жизнелюба был сочный, глубокого залегания тенор, от которого ознобисто тенькали хрустальные рюмки в буфете и подрагивали стекла в запыленных высоченных окнах.