Аракчеев: Свидетельства современников - [126]

N. По вступлении на престол Императора Александра формуляр Ермолова[647], который был вовсе исключен из службы, был найден с большим трудом в Главной канцелярии артиллерии и фортификации. Граф Аракчеев пользовался всяким случаем, чтобы высказывать свое к нему неблаговоление[648]; имея в виду продержать его по возможности долее в подполковничьем чине, граф Аракчеев переводил в полевую артиллерию ему на голову либо отставных, либо престарелых и неспособных подполковников. Однажды конная рота Ермолова, сделав переход в двадцать восемь верст по грязной дороге, прибыла в Вильну, где в то время находился граф Аракчеев. Не дав времени людям и лошадям обчиститься и отдохнуть, он сделал смотр роте Ермолова, которая быстро вскакала на находящуюся вблизи высоту. Аракчеев, осмотрев конную выправку солдат, заметил беспорядок в расположении орудий. На вопрос его: «Так ли поставлены орудия на случай наступления неприятеля?» — Ермолов отвечал: «Я имел лишь в виду доказать вашему сиятельству, как выдержаны лошади мои, которые крайне утомлены». — «Хорошо, — отвечал граф, — содержание лошадей в артиллерии весьма важно». Это вызвало следующий резкий ответ Ермолова в присутствии многих зрителей: «Жаль, ваше сиятельство, что в артиллерии репутация офицеров зависит от скотов». Эти слова заставили взбешенного Аракчеева поспешно воротиться в город. Это сообщено мне генералом Бухмейером.

<…> Александр начал Лагарпом[649], а кончил Аракчеевым. (Спешу заявить при сем, что по моей личной судебной системе я не одержим безусловною аракчеевофобией, которою страждут многие; считаю, что и Аракчеева должно всецело исследовать и без пристрастия судить, а не то что прямо начать с четвертования его. Но, во всяком случае, совестливость моя и оптимизм мой не доходят до того, чтоб не видать разности между Лагарпом и Аракчеевым.) Эти два имени, две противоположности, две крайности, так сказать, обставливают имя Александра. <…>

Аракчеев сказал однажды Ермолову: «Много ляжет на меня незаслуженных проклятий».

Ермолов, произведенный в генералы от инфантерии в 1818 году, чрез десять лет после производства своего в генерал-майоры, не принадлежал, однако, никогда к числу особенных фаворитов Государя. Граф Аракчеев в поздравительном письме своем от 2 августа 1818 года по этому случаю писал ему между прочим: «Когда вы будете произведены в фельдмаршалы, не откажитесь принять меня в начальники главного штаба вашего»[650].

Граф Аракчеев и князь Волконский, видя, что расположение Государя к Ермолову возрастает со дня на день, воспользовались отъездом его в Орловскую губернию, чтобы убедить Его Величество, что Ермолов желает получить назначение на Кавказ. Ермолов, вызванный фельдъегерем в Петербург, узнал о своем назначении, Государь, объявив ему лично об этом, сказал ему: «Я никак не думал, чтобы тебе такое назначение могло быть приятно, но я должен был поверить свидетельству графа Алексея Андреевича и князя Волконского. Я не назначил ни начальника штаба, ни обер-квартирмейстера, потому что ты, вероятно, возьмешь с собой Вельяминова и Иванова[651]». Действительно, оба эти генерала, из которых второй погиб преждевременно жертвою ипохондрии, были утверждены в этих должностях.

Граф Аракчеев находился с 1808 года в весьма хороших сношениях с Ермоловым; оставшись недоволен отзывом Ермолова о военных поселениях, впервые устроенных близ Могилева, он немного охладел к нему.

Незаконный сын Аракчеева, Шумский, одаренный необыкновенными способностями, был, к сожалению, горьким пьяницею; эта болезнь развилась в нем, по показаниям медиков, вследствие болезни солитера. Император Николай, разжаловав его из флигель-адъютантов, прислал в Грузию, где Ермолов имел о нем большое попечение. Граф Аракчеев, называемый Закревским «Змеей, что на Литейной живет», прислал последний поклон Ермолову чрез губернатора Тюфяева[652]. Он велел ему передать: «Весьма желал бы с вами видеться, но в обстоятельствах, в коих мы с вами находимся, это невозможно». Этот отлично умный, хотя грубый и кровожадный солдат нередко пугал военные поселения именем достойного своего адъютанта Клейнмихеля[653]. Найдя после смерти своей любовницы Настасьи много писем с подарками, он собрал их в одну комнату, пригласив к себе всех просителей, имена которых находились в конце писем, он сказал им: «Это ваши вещи, пусть каждый возьмет свое».

Н. Г. Сигунов [654] Черты из жизни графа Аракчеева

I

Приехав в Петербург по смерти Екатерины, Император Павел тотчас же вытребовал к себе из Гатчины полковника Аракчеева. Аракчеев, получив приказание, немедленно прискакал в Петербург, как был, в одном мундире, не взявши с собою решительно никаких вещей и даже теплой одежды. При Екатерине офицеры Гатчинского отряда никогда не допускались в Зимний дворец, и потому, не зная расположения комнат, Аракчеев насилу отыскал Императора. Павел принял его очень милостиво, тотчас же произвел в генералы и назначил комендантом; Наследник же престола, Александр Павлович, назначен петербургским военным генерал-губернатором. Павел поставил их рядом, соединил их руки и сказал: «Будьте друзьями и помогайте мне». С этого момента началась дружба Аракчеева с будущим Императором. Не имея при себе даже перемены белья, Аракчеев на следующий день обратился к своему новому другу и объяснил ему неудобство своего положения. Александр прислал ему собственную рубашку, которую Аракчеев сохранил во всю свою жизнь, и чрез 38 лет был в ней похоронен согласно его завещанию. По смерти Александра I она лежала на столе в бывшем кабинете Императора, в грузинском доме графа Аракчеева, в сафьянном футляре, и золотая тисненая надпись сообщала о дне, в которой она была подарена графу, и завещание Аракчеева: быть в ней похороненным.