Арабская стенка - [22]

— Слушаю?

— Ты не вздрагивай! — сказал Мясоедов веселым голосом. — Ты себя успокой.

— Я не вздрагиваю. И по какому поводу я должен себя успокаивать?

— Становишься типичным чиновником: язык твой длинный, дела твои короткие.

— Извини, друг, замотался я, честное слово! Завтра у меня после обеда время будет, вот и побегаю по магазинам. Спрашивал тут кое у кого: рубанки бывают, с пилами похуже, но тоже бывают.

— Ладно, я тебя прощаю. По другому поводу звоню. Ты на дне рождения у Быкова Феофана был?

— Был.

— Стенку видел у него? Заморская стенка, с музыкой? Наталья ему подарила. Мне такая же нужна!

— Она же в избу твою не влезет, Васенька.

— То уж не твоя забота.

Зорин был человеком болезненно совестливым, и просьба егеря застала его врасплох.

— Как же получается, Васенька? Я же, ты знаешь, противник всяких там шухеро-мухеров, и мне неловко будет людям приказывать… Такое дело. — Зорин вынужден был отнести трубку от уха: Мясоедов закричал так, что, наверно, голос его был слышен в коридоре.

— Ишь какой, ты меня не спрашивал, удобно мне или нет с тобой по тайге шляться? Охотник ты никудышний, и сколько я времени дорогого потратил, тебя натаскивая, а?

— Много времени ты на меня потратил, Васенька, и за то я тебе очень благодарен, можешь мне поверить!

— Твою благодарность в карман не затолкаешь!

— Понимаю…

— Ничего ты не понимаешь!

— Попытаюсь, Васенька…

— Я должен твердо знать — «да» или «нет»!

— Ты меня за горло берешь, это неприлично!

— Переживешь!

— Око конечно…

— Ну?

— Зачем тебе эта шикарная поленница? И денег у тебя, поди, нет? Откуда у тебя деньги? Ты же бессребреник, книгочий, интеллектуал.

— Может, я жениться хочу, во второй раз, и хочу жену свою осчастливить мебелью, которой ни у кого нет. Гарнитур песню играет, подумать только! Фуфайку я, допустим, вешаю, а мне — музыка! Сразу настрой другой, а? Или жена халатик вешает, а?

— Оно конечно…

— Заладила сорока про Якова! Мне твердый ответ нужен!

— Я через два дня дома буду…

— А я твердо знать должен — «да» или «нет»!

— Хорошо, позвоню, велю придержать эти стенки, будь они прокляты!

— Давно бы так! Погода там ничего?

— Ничего.

— У нас подморозило вдруг.

— Все у тебя? И как ты, Васенька, мой телефон нашел?

— Так всё. А насчет телефона — секрет. Секрет. Вник?

— До встречи, значит.

Зорин допил пиво, размышляя с некоторым раздражением о том, куда податься ужинать — в буфет на этаже или же в ресторан. Тут явился сосед, шумно разделся в прихожей и, забыв снять шапку, в ботинках добрел до кровати, сел немощно, со вздохом, поставил телефонный аппарат себе на колени, и закрутилась машина. Олег Владимирович почему-то крадучись собрался, завязал галстук перед зеркалом и по бесконечному гостиничному коридору подался в буфет. Мягкий палас под ногами раздражал, возникло желание притопнуть на ходу, чтобы услышать звук собственных шагов и почувствовать свое пребывание на этой земле. Заместитель председателя вдруг загорюнился от мысли, что по возвращении с ужина ему придется, как ни крути, хлопотать насчет треклятой стенки, звонить начальнику торга (обещано ведь!), и решил развеять грусть рюмкой чего-нибудь покрепче.

Зорину приснился сон чудного содержания: будто он с егерем Васькой Мясоедовым идет брать медведя в берлоге. Бредут они будто рядышком по глубокому снегу, Мясоедов тепло дышит в ухо и говорит такие слова: «С ружьем всякий дурак медведя завалить может, ты вот рогатиной испробуй, покажи удаль молодецкую, как предки наши славные ее показывали. Я тебя уважать перестану, если ты ружье употребишь». Ожигая по-прежнему ухо горячим своим дыханием, Вася будто протягивает Зорину кривую рогулину со словами «Березовая, сам вырубал. Сдюжит, она крепче железа». «А ты где будешь?» — спрашивает Зорин. «В сторонке постою». «А что будет, Вася, если медведь меня возьми да и задери?» «Ничего особенного не случится: другого депутата на твою должность выдвинут — свято место пусто не бывает». «Оно так, Василий, да нет у меня охоты бездарно помирать. На днях распределение жилфонда, все списки в столе у меня, люди без квартир ведь останутся?» «Что, в штанах у тебя уже тепло сделалось?» «Ничего не тепло у меня в штанах, Вася!» «Тогда — вперед!»

На снежном бугре видит Зорин, на самой его верхушке, обледенелую дыру, оттуда поднимается пар, как из бани. Под снегом, значит, спит зверь невиданных размеров и силы. Потом в сне появилась какая-то неясность, темный провал получился. Вроде бы Васька Мясоедов совал а дыру, из которой прямо и туго бил пар, жердь. Или вроде они обедали сперва перед берлогой для успокоения духа, даже пили что-то из солдатской фляжки, и егерь вроде бы утешал Зорина в том духе, что самое главное для настоящего мужчины — это преодолеть страх. На ветке рядом сидел снегирь, красный, будто елочная игрушка. Жить было хорошо, но егерь Васька Мясоедов требовал подвига. Потом, как говорят, во весь экран оскалилась смрадная пасть медведя. На одном клыке, правом, успел заметить Олег Владимирович, была золотая коронка. «Медведь-то зажиточный», — подумалось мельком, и оглушительный рев, исходивший из пасти, заглушил все. Он катился лавиной, он сотрясал.