Арабская стенка - [2]

— Откуда ты выкопал этого недотепу? Как его фамилия?

Председатель, расстроенный почти до обморока, ответил:

— Он ничего мне казался, очень даже бойкий. А фамилия его — Колобок. Нет, извините, Бублик.

— И фамилия у него недотепистая! — сказал управляющий и засопел. — Ничего вам поручить нельзя!

Председатель тоже засопел, придумывая неудачнику изощренные виды мести.

Заседание продолжалось дальше чинно и уже без всяких потрясений.

Это случилось в те времена, когда архитекторы открыли совмещенный санузел.

Сестра вывела незадачливого оратора через черный ход и отпустила на волю, вполне спокойная за его здоровье. Бублик постоял некоторое время, прислонясь лбом к холодному стволу березы, и прямиком подался в кафе под названием «Алые паруса», где буфетчицей работала знакомая Лизочка, мрачно напился там портвейна за номером тринадцать — крепче в заведении ничего не наливали, так как девятым валом поднималась очередная кампания по борьбе с алкоголем — и походкой матроса, только что совершившего кругосветное плавание, подался к маме жаловаться на горемычную свою долю. Он любил плакаться именно маме, потому что она его понимала, жалела и никогда не признавала виноватым.

Конфуз тот перед очень представительной аудиторией имел для Акима Бублика роковые, надо отметить, последствия: с тех пор он, малый в общем-то пробивной и бойкий, становился до крайности застенчивым, когда попадал в общество интеллектуалов. Он терялся настолько, что производил впечатление человека весьма слабых умственных способностей. Шок, перенесенный в молодости, заказал нашему герою дорогу вверх по служебной лестнице. Головокружительной карьеры он, пожалуй, и не сделал бы, но в так называемое среднее звено руководителей мог пробиться наверняка, тут и гадать нечего. Что поделаешь: слабость есть слабость.

…Утром глава треста Феофан Иванович Быков вызвал к себе кадровика и осведомился, хмурясь:

— Молодой специалист Колобок где у нас работает? Кадровик, мужчина почтенного возраста с седыми мушкетерскими усами, стал, пришептывая, считать на потолке звезды. Посчитал и ответил:

— Такого у нас, извините, нет — ни в тресте, ни в управлениях.

— Как же это нет! А кто вчера «симпозиум» выговорить не мог?

Кадровик обрадовался и засмеялся дробным почтительным смешком, придерживая ладошкой нижнюю челюсть. На лбу управляющего пролегли, тяжелые морщины.

— Ну!?

— Так то — Бублик! Неприятность, конечно, я понимаю, но ведь и поразвлек высокое собрание.

— У нас не цирк! — отрезал Быков.

— Оно конечно… С одной стороны…

— А с другой?

— Что с другой, не понял?

— С другой стороны?

— А! Так волновался же. До того парнишонка волновался, что «скорая» откачивала его, как рассказывают. Сам-то я не был там.

— Откачивали… Так где он работает у нас?

— В техотдел прикреплен. Дальше — посмотрим. У него, между прочим, отец — почтенный человек. Знаменитость.

— Отец пока меня не интересует. Вы свободны. Когда кадровик, ступая по малиновой дорожке чуть ли не на цыпочках, подобно охотнику, выслеживающему дичь, покинул кабинет, прикрыв дверь в дерматине и медных гвоздях, похожую на крепостные ворота, Быков позвонил начальнику техотдела Самсонову и поинтересовался, как там проявляет себя молодой специалист по фамилии Колобок. Самсонов ответил львиным рыком, что у него есть Бублик, Колобка у него нет в наличии, но неплохо было бы не иметь ни того, ни другого.

— Что такое?

— Он сортир на полтора очка не нарисует, и чему в институтах нынче учат, непонятно? Он у меня тут как жернов на шее, и гнать не положено.

— Гнать не положено, — с лирической задумчивостью ответил управляющий. — Закону нет такого. Вот если бы он был, к примеру, морально неустойчив… Нельзя гнать. — Феофан Иванович поймал себя на мысли, что с этой минуты его интерес к трестовскому Цицерону потерян.

Мы несколько отвлеклись от канвы повествования, однако отвлеклись не без причины: надо же было показать, какие нестандартные отношения сложились между мелким трестовским чиновником и его управляющим, сидящим на острие пирамиды немалой высоты. Акиму Никифоровичу всякий раз приходилось задирать голову до ломоты в затылке, чтобы разглядеть Быкова в его кабинете за полированным столом размерами с хоккейное поле. Бублик-Колобок, понятно, очень дорожил редкой возможностью пообщаться с шефом накоротке, набраться некоего аристократического духа, витавшего вокруг управляющего, человека недюжинного, которому всё давалось с легкостью — награды, звания и, конечно, деньги. Аким Никифорович чувствовал перед начальником мальчишескую робость, но и гордился, что они знакомы домами.

Глава 2

В прихожей Быковых Шурочка, не успев снять пальто, облобызалась с Натальей Кирилловной, которая качнулась к гостье без подготовки и с азартом. На плече хозяйки висело кухонное полотенце, в левой руке она держала тарелку, разрисованную маками. Обе женщины стонали, терлись щеками и запаленно дышали. Наталья Кирилловна, небольшого роста блондинка, постриженная «под мальчика», смеялась, будто ее щекотали. Шурочка же тяжело топталась и била хозяйку меж лопаток ладонью. Аким сел в кресло и закурил — он положительно не представлял себе, что делать и как быть, поскольку здесь всегда смотрели сквозь него, как сквозь стекло, и замечали лишь тогда, когда он стоял на дороге или занимал за столом чужое место. В таких случаях его вежливо просили спятиться малость в сторонку или же передвинуться дальше — влево или вправо.