Арабески ботаники. Книга вторая: Томские корни - [64]
Крестовник Верещагина — Senecio vereszaginii Schischk.
Круг пятнадцатый. Сергиевская и Ревердатто
Сегодня молодые ученые полагают, что в современном мире науки невозможно иметь успех и в то же время оставаться честным и принципиальным. Честность здесь понимается не как отсутствие коррупции, а как приверженность моральным принципам во всех видах научной и повседневной жизни. Сейчас ценность ученого зависит не только от качества кропотливой работы и его убеждений, но и от умения захватить дополнительное финансирование и привилегии любыми средствами. Внедряется в сознание ученых, что моральные и нравственные качества ученого не обязательны для успешного выполнения поставленных задач. Отсюда торопливость, незавершенность работ, «ботаническое мародерство», когда из гербария «выхватываются» наиболее интересные листы, а остальные пылятся не смонтированные, не определенные, не включенные в основные фонды гербариев. В одной из последних публикаций известный сибирский ботаник И. М. Красноборов сетовал, что флористические экспедиции проводятся регулярно, а «гербарные образцы по большинству видов, даже редких, отсутствуют».
Хорошо организованные гербарии в Сибири, к сожалению, редкость. В большинстве своем гербарии — это большое хранилище разрозненных листов, часто даже без этикеток, поэтому такие коллекции недоступны для специалистов.
Л. П. Сергиевская всю свою жизнь посвятила порядку в Гербарии Томского университета. За внешней суровостью, аскетичностью трудно разглядеть героическую природу этой женщины, которая однажды сформулировала все фундаментальные вопросы своего мировоззрения и прожила жизнь, придерживаясь найденных ответов. Сейчас уже никого не удивить, более того, общество цинично признается с экранов телевизоров и со страниц газет, что в частной жизни существует один стандарт поведения и морали, а на работе — другой. И уже привыкли думать, что надо иметь либо «принципы», либо реальный успех в повседневной жизни.
Под влиянием учения Л. Толстого, проповедовавшего ненасилие не только в делах, но и в мыслях, отказ от мяса, Сергиевская в четырнадцать лет стала вегетарианкой. И была ею всю жизнь. Она искренне верила в Бога, как все семинаристки, она писала стихи, хотя кто в это может поверить.
В октябрьском номере «Томских епархиальных новостей» за 1915 год было опубликовано одно ее стихотворение, посвященное Высокопреосвященнейшему Макарию митрополиту Московскому и Коломенскому — одному из самых почитаемых на Алтае миссионеров.
Так писала недавняя выпускница епархиального училища Лида Сергиевская. В безыскусных, чистых, дышащих верой в Бога и христианские идеалы словах отображена сама молоденькая девушка, полная доброты и милосердия, готовности на христианский подвиг и служение Богу и народу.
Какие же душевные и нравственные потрясения должна вынести молодая девушка, чтобы полностью замкнуться, отгородиться от людей, превратиться в «железную» хранительницу Гербария.
Ее молодость совпала с тем временем, когда торжествовал воинствующий атеизм, разрушались церкви, моральные принципы, достоинство людей втаптывалось в грязь, благородство, духовность были смяты в угоду самым низким инстинктам люмпен-пролетариев. И в этой среде сохранить веру — а она Православие впитала с колыбели, — любовь и надежду на лучшие перемены, казалось, невозможно.
А времена были дикие, много ходило жутких историй про ГПУ и ЧОН , которые без суда, без следствия уничтожали «вредный элемент». Вот как В. Н. Скалон описывает одну из жутких историй, которой он был очевидец: «Лето 1921 года. Глубокая, ясная, летняя ночь. Окна нашей квартиры в полутораэтажном доме выходили на улицу. Тихая была улица с хорошим названием «Трудовая». Около полуночи нас разбудил грохот двух грузовиков, один из которых, застряв в яме, заглох прямо напротив нашего дома. Оттуда доносились крики и стоны вперемешку с ядреной руганью. Мы бросились к окнам.
Грузовики были затянуты брезентом. На брезенте, матерясь и гогоча, плясали охранники, а из‑под него доносились крики, стоны и хрип. Охранники с дикой руганью давили эти стоны каблуками, били по брезенту прикладами. Шоферы пытались быстрее завести машину. Я не мог перевести дыхание. Мать вся в слезах молилась.
Наконец мотор затарахтел, машина рванулась вперед, за ней вторая. Стоявшие в кузове охранники с хохотом повалились на брезент, и скоро все стихло».
А ведь еще недавно Лиде, как и положено природой, мечталось о любви, супружеской жизни, о совместной жизни на благо других людей. Как поклонница толстовского учения, она читала письма Л. Н. Толстого сыну Илье, в которых великий писатель рассуждал о счастье в браке. «Только радости‑то настоящие могут быть тогда, — писал Л. Н. Толстой, — когда люди сами понимают свою жизнь как служение: имеют определенную, вне себя, своего личного счастия цель жизни. Обыкновенно женящиеся люди забывают это. Так много предстоит радостных событий женитьбы, рождения детей, что, кажется, эти события и составляют саму жизнь. Но это опасный обман. Если родители проживут и нарожают детей, не имея цели в жизни, то они отложат только вопрос о цели жизни и то наказание, которому подвергаются люди, живущие не зная зачем, они только отложат это, но не избегнут, потому что придется воспитывать, руководить детей, а руководить нечем. И тогда родители теряют свои человеческие свойства и счастие, сопряженное с ними, и делаются племенной скотиной».
