Аптекарская роза - [41]

— Вы… — Архидиакон вовремя взял себя в руки. — Весьма прискорбно. — Злоба сжала ему горло.

Оуэн поднялся.

— Все равно я вам благодарен.

Ансельм впился глазами в Оуэна, затем отвел взгляд и кивнул.

— Я уже дал слово… — сказал Оуэн.

— Ступайте, — прошипел Ансельм, словно выпустил яд.

Оуэн поспешил убраться, пока не стало еще хуже. Оказавшись во дворе собора, он постарался припомнить до мельчайших подробностей реакцию архидиакона. Ансельма, разумеется, раздосадовало, что пришлось зря потратить на него время. Но ради чего он вообще брался за это дело? Из желания угодить Торсби? Вероятно. Одного Оуэн никак не мог понять — каким образом Ансельм успел за такое короткое время, что прошло после их последнего разговора, отослать запрос в Дарем и получить ответ. Очень похоже, что предложенная ему должность — выдумка. Но зачем это понадобилось церковнику? В надежде, что Оуэн станет жертвой нападения шотландцев, когда отправится в путь? Выходило, что Ансельм разозлился вовсе не из-за того, что зря потратил время, а из-за того, что Оуэн теперь будет работать на Николаса Уилтона. В порыве ярости архидиакон потерял осмотрительность. Оуэну это не понравилось.

* * *

Сидя напротив Люси, Оуэн молча поглощал еду. В какую-то секунду она поймала на себе его взгляд, но Арчер тут же потупился, уставившись в миску с жарким. Эта женщина действовала на него самым непостижимым образом — он робел словно зеленый юнец. Такие отношения его раздражали, но справиться с собой он не мог — стоило ему встретить этот серьезный, холодный взгляд, он, вместо того чтобы ответить тем же, каждый раз смущенно смотрел в сторону, как и теперь.

Им удалось провести день мирно, за работой. Он узнал, как все устроено в доме, лавке и саду. Заведенный порядок тоже произвел на него впечатление.

Он закончил есть раньше Люси и поднялся, чтобы подбросить поленья в огонь.

— Не подкладывай дрова, уже поздно, — сказала она.

— Но тогда огонь ночью погаснет.

— Вот и хорошо. Я хотела с утра пораньше вычистить очаг.

— Тогда тебе придется заново разводить огонь.

— Как всегда, когда я чищу очаг. — Она посмотрела на него, как на недоумка.

— А когда у тебя будет время на это?

— До рассвета.

— Как же ты узнаешь, что пора вставать?

— А я лягу тут же. Когда огонь погаснет, я проснусь от холода.

— Позволь, я сам это сделаю.

— Нет, это мое дело.

— Тогда пусть этим займется служанка. — Девушка должна была приступить к работе со следующего дня.

— Нет.

— Почему для тебя так важно вычистить очаг?

— Потому что я хочу, чтобы он был чистым.

— Я бы хотел помочь.

— У тебя и так хватит дел. А кроме того, разве ты знаешь, как чистить очаги?

— На военной службе многому приходится учиться.

— Какие же очаги на военной службе?

Он не нашелся, что ответить, лишь пожал плечами.

— Странно, что бывший солдат предлагает помочь в таком деле, — продолжала она.

— Я не всегда был солдатом. Мальчишкой я помогал своей матери.

— Так это мать научила тебя чистить очаг?

— Да. Она. И многому другому тоже. А разве твоя тебя не учила?

— Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, — сказала Люси.

— А после тебя учили сестры в монастыре.

— Да. — Она насторожилась. — Кто тебе рассказал?

— Камден Торп. Я задал несколько вопросов. Естественное любопытство. Он сказал, что твоей матери нравился сад Николаса.

— Он напоминал ей родной край, — натянуто произнесла она, и он понял, что ступил на опасную почву.

Оуэн попытался успокоить ее.

— Моя мать верила, что работа в саду — высшая форма преданности Богу. Она всех своих детей заставляла трудиться в саду.

Сработало. Люси подняла на него глаза.

— И это приблизило тебя к Богу?

Он выдавил из себя улыбку.

— Это показало мне, как много работы Всевышний для нас приготовил.

Уголки ее губ дрогнули. Значит, она не лишена чувства юмора.

— Что ж, стало быть, ты готов и впредь много трудиться. — Она вернулась к очагу и немного помолчала. — А за время своей военной службы ты чему-нибудь научился?

— Я понял, что мне нравится, когда стрела, выпущенная из лука, со свистом летит в воздухе и попадает точно в цель, а еще я понял, что война касается не только армий, которые в ней участвуют.

Он заметил в углу лютню и взял ее в руки. Люси вздрогнула, услышав, как ожили струны. Она уже собралась было сделать ему выговор, но замолкла, увидев, как нежно и уверенно он касается струн. Он оживил инструмент печальной мелодией и начал петь. Многие женщины ему говорили, что у него красивый голос. Люси не захотела, чтобы он видел, как подействовало на нее его пение. Хотя она устала и очень хотела еще немного посидеть, но все-таки поднялась и принялась убирать кухню, стараясь при этом не смотреть на Арчера. Он весь отдался песне, позволив себе увлечься проникновенной историей.

Мелодия оборвалась на пронзительной ноте. Оба помолчали, в ушах еще звучали последние ноты. Поленья в очаге шипели и потрескивали. Ветка дерева скреблась о стену дома.

Люси вздрогнула.

— Какой красивый язык.

— Бретонский. Я научился ему от одного менестреля, — сказал Оуэн. — Он похож на язык моей родины. И хотя поначалу я не понимал всех слов, все равно ухватил их суть.

Люси все-таки присела, вдруг остро осознав, как мало она знает об этом человеке, рядом с которым ей предстоит провести много дней.