Аптекарская роза - [39]

Отправляясь утром на занятия, девочка обернулась и спросила сестру Долтрис, почему другие монахини так с ней суровы.

— Из-за твоей матери, дитя мое. Они не понимают, что твоя мать была очень молода, ее пугал дикий северный край, и она нашла утешение у благородного человека, который полюбил ее и дарил ей веселье.

— А вы не можете сказать, чтобы они перестали так со мной обращаться?

Долтрис хмыкнула.

— Чтобы они начали ломать голову, почему я забочусь о тебе?

Люси взглянула в лицо целительнице и увидела, что эта женщина, даже после многих лет жизни в монастыре, оставалась красивой. Можно было представить себе, какой красавицей она была когда-то! И девочка поняла, что имела в виду монахиня.

Сестра Долтрис взяла ее за руку.

— А теперь мы обе храним тайны друг друга и должны поклясться, что никогда не выдадим их ни одной душе.

— А какую мою тайну вы храните?

— Что животик у тебя болит тогда, когда ты хочешь провести день, слушая бесконечные истории Долтрис и попивая ее мятный отвар. Это гораздо лучше, чем побег, ты не согласна?

— Так вы знали?

Монахиня опустилась на колени и обняла Люси. От сестры пахло цветами и травами.

— Чтобы хорошо лечить людей, нужно уметь разбираться в их душах, а не только в телесных недугах.

— Это наша тайна?

— Да, наша маленькая тайна. И знай, тебя здесь всегда ждут.

Люси доверяла сестре Долтрис так, как не доверяла никому со дня смерти матери. Только Николас позже завоевал такое доверие.

Ну а ученик? Она подумала, что не сможет ему довериться. Как-то раз она спросила у сестры Долтрис, как определить, можно ли положиться на незнакомого человека.

— А ты посмотри ему в глаза и прямо задай этот вопрос, — посоветовала монахиня.

Тогда девочку разочаровал такой ответ, который даже не показался ей ответом.

Она до сих пор считала его неразумным. Ибо, если задать такой вопрос, сразу станет ясно: тебе есть что скрывать. А ей вовсе не хотелось разжигать у валлийца любопытство. Особенно в связи с архиепископом и архидиаконом. Люси хотела найти повод отказаться от его услуг. Но ей действительно нужна была помощь. Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем найдется замена этому человеку. А отказ от предложения гильдмейстера, когда она столько твердила, что без помощника ей не обойтись, вызвал бы подозрение.

10 ТЕРНИИ

Мысли о Николасе Уилтоне не давали Оуэну заснуть. Не похоже, чтобы его разбил обычный паралич. Если бы Оуэна спросили, он, наверное, не смог бы точно сказать, что настораживает его в состоянии больного — действительно, при параличе человек может резко постареть, поседеть, порой возникает чрезмерная потливость. Так бывает. Но где-то в глубине души Оуэн не мог отделаться от смутного ощущения, что здесь что-то не так.

На рассвете он оделся и направился в сад Уилтонов. На морозном воздухе изо рта шел пар, снег похрустывал под сапогами. Он прошел по дорожке мимо живой изгороди к сваленным в кучу поленьям. В сарае рядом нашелся топор. Оуэн снял рубаху. Хотя было холодно, он намеревался поработать до пота, а тогда ему понадобится сухая рубашка, чтобы охладиться. Старая привычка солдата, оставшаяся с прежних времен. С тем же рвением, какое проявлял в стрельбе из лука, Оуэн набросился на поленья, представив, что перед ним бретонский менестрель. «Неблагодарный мерзавец!» Он рубанул по бревну. «Я сражался за твою жизнь». Еще один взмах топора. «Я рисковал стать посмешищем в глазах товарищей». Полено раскололось надвое. «Ты и твоя цыганка». Еще одно полено. «Она сделала из меня зверя». Удар. «Бретонский ублюдок».

Поначалу раненое плечо болезненно ныло, но когда мускулы разогрелись, боль отступила, и он вновь открыл для себя удовольствие физического труда. Мысли его успокоились и прояснились. Движения стали ритмичными и плавными.

Его прервал кашель.

— Сколько энергии с самого утра! — Люси Уилтон вручила ему полотенце. — Вот, оботрись и одевайся. В кухне ждет горячий завтрак.

Конечно, она услышала шум на дворе и поспешила выяснить, не вторгся ли непрошеный гость. Волосы у нее были распущены и прикрыты шалью. Бледные лучи утреннего солнца высвечивали золотисто-рыжие пряди, наполняя их живым сиянием. Господи, как бы ему хотелось дотронуться до этих волос. И все же даже сейчас, когда она стояла перед ним, такая сияющая в утреннем свете, такая хрупкая, он чувствовал в ней колючую настороженность и намерение сохранять дистанцию.

Очнувшись от грез, Оуэн вспомнил, что держит в руке полотенце, и внезапно понял, что замерз. А еще его одолело чувство неловкости, что он стоит перед ней, раздетый до пояса. Быстро вытершись полотенцем, он натянул рубаху.

— Ты нарубил столько дров, что хватит на две недели, — сказала Люси. — И все на голодный желудок. Пожалуй, ты завоюешь мои симпатии, Оуэн Арчер. — Так могли пошутить и его собственные сестры.

Но она неверно истолковала его поступок. Он нарубил поленницу дров вовсе не для того, чтобы произвести впечатление.

— Хотелось размяться, — буркнул он, понимая, что говорит глупость.

Люси кивнула, было видно, что она даже не обратила внимания на его неловкое замечание, и направилась в дом по заснеженному саду.