Апшеронская баллада - [4]
Вскоре мне наскучило разглядывать черепаху — вокруг было столько интересного! В молодой травке проклюнулись крошечные цветы, муравей тащил крылышко стрекозы, какая-то пичуга пронзительно заверещала вдруг в ветвях дерева. Когда я опустил глаза, черепахи уже не было. Ушла. Но вот на земле — узоры от ее лапок. Я пошла по следам. Они вели к винограднику, Здесь, под листьями, спряталась черепаха.
Бабушка с неодобрением следила из окна за нашей возней. Но иногда и лицо моей ворчливой бабушки молодело. Это случалось раз в неделю, когда пекли хлеб. Сначала она разжигала тендир, торжественно повязывала косынкой подобранные косицы, подпоясывалась фартуком, надевала длинные, до локтей, рукавички и садилась рядом с тендиром. Но вот дым делался редким, прозрачным… Пришлепывая заранее приготовленные куски теста, бабушка какими-то неуловимыми движениями превращала их в лепешки, затем концом скалки наносила узоры и, смазывая будущий хлеб желтком, пришлепывала тесто к раскаленным стенкам тендира. Проходило время, и, нырнув в огнедышащее отверстие, бабушка ловко выхватывала из печи пышущий жаром ароматный хлеб. Смахнув полотенцем золу, она складывала хлебцы в корыто. Что может быть прекраснее, чем запах свежеиспеченного хлеба! И наша строптивая бабушка обычно она любила пререкаться с дедом — улыбалась, хорошела, хлопоча у тендира, смуглые щеки расцветали румянцем от жаркого дыхания огня, улыбка молодила ее.
Мы не знали ни магазинов, ни базара. Запасов продуктов, которые мы привозили с собой из города, нам хватало до самого отъезда, даже лишнее оставалось. То, что быстро портилось, — масло, мясо, сыр, яйца — мы складывали в корзину и опускали в колодец; корзина висела прямо над водой, и все продукты оставались свежими. Когда по утрам из колодца вытаскивали сливочное масло, оно бывало крепким, как камень, — даже на хлеб не намазывалось. Вот таким чудесным холодильником был колодец.
Но для меня он был чем-то более значительным. Иногда, когда не видели взрослые, я отодвигала доску и заглядывала в колодец, цепенея от его мрачной бездонной глубины. И в то же время меня тянуло, влекло к этой дыре. Старшие говорили: не ходи к колодцу, еще притянет тебя к себе. И какое-то время я держалась в сторонке. А что, если и в самом деле притянет? Но все-таки, холодея от страха, нет-нет да и заглядывала в этот таинственный темный глаз земли.
Когда начинал поспевать белый тут, на тропинках между дачами все время сновали ослики, груженные шором,[2] мясом, даже гилаб можно было купить у хозяина ослика. Гилаб — это глина, которая мылится, хорошо ею мыть ковры и дорожки. А еще мы покупали синий гилаб и мыли головы. Мои волосы были хоть и густые, но короткие, зато у мамы косы — ниже колен. Растерев глину на голове, она расчесывала косы в море, от гилаба волосы ее становились мягче, они шелковым потоком струились по плечам и груди, и на фоне голубого неба и синих волн она казалась мне русалкой из дедушкиной сказки. Русалки бывают очень красивыми, и мама очень красива, говорила я сама себе и даже боялась ее сглазить. Очень боялась, что ее унесет в море, утащит и спрячет ее Хазар в своих глубинах. У меня начинало колотиться сердце: что тогда мы с папой будем делать?
Но мама выходила из воды спокойная, красивая, ветер играл ее рассыпавшимися волосами. Мы вместе возвращались домой, меня покидало беспокойство, я мурлыкала песенку, я была счастлива. По небу плыли легкие белые облачка, они были похожи на комочки промытой шерсти, которую взбивала мама тонкой кизиловой палкой. А иногда мне казалось, что там, в вышине, ветер пасет стадо белых ягнят…
Сразу за домом начинался целый мир, полный загадочных шорохов, запахов, красок. Я любила уходить в гости к травам, прилягу на землю и слушаю, как растет трава.
По утрам меня будил жаворонок. Он очень похож на воробья, только немножко крупнее, и на голове у него красивые перышки. В детстве я верила, что жаворонок своей песней будит солнышко. Когда большой красный шар прятался в море, бабушка всегда говорила: «Хватит бегать, вон уже и солнце закрыло глаза, пошло спать!» Но ночь не может быть бесконечной, обязательно должно наступить утро, а без солнышка утро не наступит. Вот и начинал свой концерт жаворонок. И добивался своего: сначала на небе, у самой кромки горизонта, появлялись маленькие брызги пламени. Это значило, думала я, что солнце чуть-чуть приоткрыло веки. Затем небо заливало алым светом, и постепенно из моря поднималось чистое, румяное, как бабушкин чурек, солнце. Вот так и начиналось каждое утро — песней жаворонка. У нас на даче жил жаворонок. Он устроил себе гнездо прямо на земле, под кустами ежевики. В гнездышке, похожем на маленький тендир, лежали иногда два, иногда три яйца в крапинку. Птица, наверно, знала, что дети любопытны и могут принести вред ее немногочисленному семейству, поэтому пускалась на разные хитрости. Видели бы вы, сколько она кружила вокруг гнездышка перед тем, как опуститься туда. Она хотела обмануть, отвлечь нас, а мы, затаив дыхание, могли подолгу следить за жизнью птицы. Как-то, застав нас около гнезда, жаворонок стал беспокойно хлопать крыльями и даже как-то рассерженно заверещал. Мы, несмотря на предупреждения птички, с интересом стали разглядывать: что там внутри? В гнезде, в ожидании матери, попискивали уже оперившиеся, но еще желторотые птенцы. Почему-то приняв нас за мать, они дружно раскрыли свои мягкие клювики, требуя пищи. А мать все носилась над нами, издавая тревожные звуки, будто звала на помощь, готовая с риском для жизни защитить своих малышей. На следующее утро мы опять отправились к кустам ежевики. Осторожно раздвинули колючие ветки… Гнездо было пусто…
Длиннокосая Гаранфил, тоненькая, с тихими, бездонно темными глазами на нежном, легко розовеющем лице.
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.
Повесть «Пробел» (один из самых абстрактных, «белых» текстов Клода Луи-Комбе), по словам самого писателя, была во многом инспирирована чтением «Откровенных рассказов странника духовному своему отцу», повлекшим его определенный отход от языческих мифологем в сторону христианских, от гибельной для своего сына фигуры Magna Mater к странному симбиозу андрогинных упований и христианской веры. Белизна в «онтологическом триллере» «Пробел» (1980) оказывается отнюдь не бесцветным просветом в бытии, а рифмующимся с белизной неисписанной страницы пробелом, тем Событием par excellence, каковым становится лепра белизны, беспросветное, кромешное обесцвечивание, растворение самой структуры, самой фактуры бытия, расслоение амальгамы плоти и духа, единственно способное стать подложкой, ложем для зачатия нового тела: Текста, в свою очередь пытающегося связать без зазора, каковой неминуемо оборачивается зиянием, слово и существование, жизнь и письмо.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)
В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Журналист, креативный директор сервиса Xsolla и бывший автор Game.EXE и «Афиши» Андрей Подшибякин и его вторая книга «Игрожур. Великий русский роман про игры» – прямое продолжение первых глав истории, изначально публиковавшихся в «ЖЖ» и в российском PC Gamer, где он был главным редактором. Главный герой «Игрожура» – старшеклассник Юра Черепанов, который переезжает из сибирского городка в Москву, чтобы работать в своём любимом журнале «Мания страны навигаторов». Постепенно герой знакомится с реалиями редакции и понимает, что в издании всё устроено совсем не так, как ему казалось. Содержит нецензурную брань.