Апрельская ведьма - [62]

Получился удачный снимок, настолько удачный, что Тетя Эллен решила отдать его увеличить и раскрасить. Но фотограф перепутал цвета: Биргитта получила розовое платье, а Кристина зеленое, хотя на самом деле было все наоборот. Биргитта этой путанице страшно обрадовалась: с тех пор как фотография в рамке заняла свое место на шкафу у Тети Эллен, Биргитта объявила, что розовый цвет принадлежит только ей.

— Теперь все, что розовое, — мое, — декларировала она, когда они в тот день ушли в Пустую комнату и улеглись в свои кровати.

— А все желтое — мое, — подхватила Маргарета. — Потому что на фото у меня желтое платье.

Кристина отвернулась к стенке. Она слышала их дыхание — ждут, что она скажет. Несколько минут было тихо, наконец Маргарета не выдержала:

— А ты, Кристина? — зашептала она. — Зеленое или синее? Или может, красное?

Кристина не ответила. Она всегда любила только розовый цвет.

Хелена стоит в дверях поликлиники и ждет Кристину.

— Я перезаписала одного из пациентов Хубертссона, но другого придется принять. А вы еще и со своими на полчаса опаздываете...

— На сегодня к Хубертссону много записано?

— Шестеро. Но мы попытаемся всех обзвонить и перезаписать.

Кристина проскальзывает в раздевалку и стаскивает зимние сапоги.

— А как Хубертссон?

— Я только что брала тест. Сахар стал расти. Сейчас он уснул.

— О'кей. Тогда немножко подождем.

— А еще звонила ваша сестра.

У Кристины перехватывает дыхание.

— Моя сестра?

— М-м-м... Она хотела попрощаться перед отъездом, но я объяснила, что у нас тут аврал, и она обещала позвонить, когда доберется до Стокгольма.

Кристина переводит дух. За эти несколько последних часов она в суете едва не забыла, что оставила Маргарету одну в «Постиндустриальном Парадизе».

— И она просила передать привет Хубертссону, — улыбается Хелена. — Вы его, оказывается, знали, еще когда были маленькими.

Кристина, поморщась, надевает белый халат. Маргарета слишком много болтает. Как обычно.

— Да, — говорит она. — Не без того.

— Подумать только, — говорит Хелена. — А я даже не подозревала.

Собственно, Кристину вовсе не удивляет, что Маргарета передала привет Хубертссону. Она наверняка сохранила о нем нежные воспоминания. Ведь он был ее самой первой влюбленностью. Маргарете еще не стукнуло четырнадцати, когда она перестала тереться, как балованная кошка, возле Тети Эллен, а прямо изнемогала от вожделения, когда Хубертссон показывался поблизости, иными словами, каждый вечер, когда тот приходил ужинать. Поскольку, прожив полгода у Тети Эллен, Хубертссон оставил всякие попытки вести хозяйство самостоятельно.

— Еще одна банка консервов — и у меня начнется цинга, — сказал он и предложил Тете Эллен весьма внушительную сумму в месяц в обмен на ежедневный домашний ужин. А если бы она взяла на себя еще стирку и уборку, то сумма удвоится.

Тетя Эллен раздумывала недолго. Времени у нее хватало. Кристина и Маргарета уже учились в гимназии и приходили домой поздно, Биргитта работала в «Люксоре» и возвращалась еще позже. Кроме того, деньги были очень кстати. Дом кое-где обветшал, а за обработку швов теперь платили куда меньше прежнего. Да и на девочек денег уходило все больше. Словом, бюджет нуждался в пополнении.

С другой стороны, предложение Хубертссона требовало кое-каких начальных инвестиций. Не посадишь же настоящего доктора за обычную клеенку из универмага. Соответственно Тетя Эллен однажды отправилась поездом в Линчёпинг: в Мутале клеенки от Виолы Гростен не продавались. А нужна была именно такая клеенка, как считали все женщины из Объединения народных промыслов, активным, хоть и несколько консервативным членом которого была Тетя Эллен. В Линчёпинге она решила прикупить еще банку мебельного лака для кухонных стульев, а также ткани на салфетки и новые занавески для кухни. И еще пять деревянных салфеточных колец.

С салфетками вышла сплошная морока. В сороковые годы — как раз перед тем как стать патронажной сестрой — Тетя Эллен год прослужила в семействе одного архитектора домработницей и за это время кое-что узнала о символическом смысле салфеток. Порядки в доме у архитектора были, что называется, современные, так что Эллен за обедом по будням сидела за общим столом и наравне с остальными раз в неделю получала чистую льняную салфетку. Разница между господами и прислугой обозначалась весьма тонко: у каждого из членов семейства было собственное салфеточное кольцо, тогда как салфетку Эллен просто складывали вчетверо и клали прямо на тарелку.

В ежедневном обиходе у Тети Эллен салфеток не водилось. Тот, кто здорово перемажется, просто шел и умывался после еды, а нет, так и ладно. Для Рождества, Иванова вечера и прочих родственных сборищ Тетя Эллен покупала тонкие бумажные салфетки, и то больше для парада. Но теперь требовались радикальные перемены, ведь Хубертссон наверняка привык к салфеткам и салфеточным кольцам. А ловко ли получится, если он один будет помахивать за столом своей салфеткой?

Кристина и Тетя Эллен бились все выходные, чтобы придать кухне пристойный вид. Они обдирали стулья шкуркой и заново покрывали их лаком, подрубали салфетки и вешали новые занавески. Биргитта только хихикала над их стараниями, застегивая рукава своей замшевой куртки, — лично она собиралась на очередную субботнюю вылазку. Маргарета торчала в дверях и делала ценные замечания. Этим ее помощь и ограничивалась. Наконец Тете Эллен надоела ее болтовня, и она усадила Маргарету обвязывать салфеточные кольца шнуром из цветной шерсти, чтобы различать, где чье. Цвета Маргарета выбирала сама. Разумеется, для Биргитты она выбрала розовый, для себя — желтый, бледной Кристине достался, еетественно, белый цвет, а Тете Эллен — голубой. Кольцо же Хубертссона она обвязала тоненькой шелковой ленточкой ярко-красного цвета и украсила крошечной розочкой.