Апрель - [36]

Крепко пожав Лазаревскому руку, старик отрекомендовался вагранщиком Паулем Малером. Голос у него был густой, с хрипотцой.

— Я привел сюда, товарищ инженер, лучших литейщиков Флоридсдорфа.

— Спасибо, товарищ Малер, — ответил Александр Игнатьевич и, еще раз оглядев присутствующих, подумал: «Литейщики — это не всё. Мастерская полуразрушена, ее нужно привести в порядок…»

— Я произвел, — продолжал Малер, — самый тщательный отбор. Многих пришлось отправить домой. Они были очень недовольны. Но ведь и живущие в городе товарищи должны вложить свою долю труда в это дело. Завтра придут рабочие, которых собрал Гельм.

— Сначала нужно подготовить мастерскую к производству, — сказал Александр Игнатьевич.

— Кое-что мы уже сделали, — ответил Малер. — А гора чугунного лома и железа во дворе растет с каждым часом. Это — дело нашего Зеппа. Он ведь до аншлюсса работал у нас, во Флоридсдорфе. Его ребята рыскают по всему городу. Жаль, что у них всего одна машина.

— Грузовую машину я могу им предоставить, — сказал Александр Игнатьевич.

— О, тогда дело пойдет! — Малер обратился к рабочим: — Не правда ли, ребята? Если в дело вложены хорошие дрожжи, оно будет расти.

Александр Игнатьевич переговорил с остальными, выяснил специальность каждого, а затем вместе с Малером отправился в мастерскую. Ветхие ее ворота были починены свежими досками, не валились больше, не скрипели. Во дворе — ни бурьяна по углам, ни пролома в заборе, ни старой кучи железного хлама с унылым крестом. Поросшие молодой травой бугорки исчезли. Почищенный и выглаженный лопатами двор был посыпан желтым песком. Возле мастерской высилась гора чугунного и железного лома.

— Мы вчера привели двор в порядок, — повторил Малер, пощипывая негнущимися пальцами подбородок. — Народ вообще истосковался по работе. Но эта работа особенно зажгла всех честных рабочих. Ведь в дело вложены хорошие дрожжи.

— Что вы считаете хорошими дрожжами? — поинтересовался Александр Игнатьевич.

— Что? — Малер помедлил с ответом. — Участие в этом деле, товарищ инженер, советских строителей. Что может быть вернее и крепче этого? Ведь никто не пожелал взяться за кирпич и железо: ни англичане, ни американцы. Знаете, товарищ инженер, многим из нас в годы войны было очень горько: к нам перестали приходить с востока добрые вести о строительстве новых заводов и городов, о парламенте, в котором вагранщики и кузнецы утверждают государственные законы. Приходили другие вести: о разорениях и пожарах. Из страны социализма Гитлер хотел создать пустыню. От нас требовали, чтобы мы делали бомбы и снаряды для уничтожения Сталинграда. Были такие, что делали. Но я сказал: «Скорее сожгу себе обе руки в вагранке, но не стану своим трудом помогать наци!» Я торговал сигаретами и зажигалками на рынке. Дирекция завода звала меня: «Малер, ты старый мастер, иди работать. Родине нужны твои руки». «Родина! — думал я. — Разве этот созданный нацистами балаган — моя родина?» И не шел… Меня вызвали в гестапо. «Малер, — сказали мне там, — ты саботажник. Ты умышленно уклоняешься от трудовой повинности. Иди, становись на свое место у вагранки, или же отсюда ты отправишься в концлагерь». — «Чего вы хотите от меня? — сказал я. — Мне пятьдесят семь лет, я инвалид. Я сорок лет проработал у вагранки. Она выпила мою кровь, иссушила мои нервы. Я не рабочий человек, я скелет, обтянутый старческой кожей. У меня нет сил». — «Ты исчезнешь без следа, — сказали мне гестаповцы, — если откажешься работать. От тебя не останется и горсти пепла. У нас есть хорошие вагранки, которые огнем очищают кровь нации. Ты заживо сгоришь в крематории, старая собака!» — «Что ж, я готов, — ответил я им. — Огонь мне не страшен. Я сорок лет дружил с ним». И не пошел работать. Ведь труд иногда, товарищ инженер, может стать преступлением… А мне хочется хотя бы под конец своей жизни испытать радость труда.

Малер умолк и направился в мастерскую. Она была приведена в образцовый порядок. Земляной пол выровнен и посыпан песком. Площадь мастерской неглубокими канавками разбита на участки. У старых бегунов для приготовления формовочной земли был поставлен небольшой мотор. Паренек в синем комбинезоне возился на лестнице под крышей с электропроводкой. Девушка в таком же комбинезоне мыла стекла фонаря.

Малер переходил от участка к участку, объясняя Александру Игнатьевичу:

— Здесь, товарищ инженер, устроим формовочное отделение. Отсюда кран-балкой формы будут доставляться в сушилку. В этом углу — склад шихты и топлива. Обратите внимание на вагранку. Она долго не работала, но сохранилась. Мы заменили старую футеровку новой. У нас не было шамотных кирпичей, но мы сделали футеровку из огнеупорной массы. В том, что мы ее добросовестно набивали, можете не сомневаться. Теперь вагранка просыхает на «вольном воздухе». Завтра я прогрею футеровку стружкой, набью лещадь и обмажу глиной желоб. После этого вагранку можно будет разжигать.

— Что еще нужно для нее? — спросил Александр Игнатьевич, очень довольный распорядительностью старого вагранщика.

Нужна партия доменного чугуна, товарищ инженер. На заводских складах в Вене его сколько угодно. Он предназначался на бомбы, и будет очень хорошо, если пойдет на это доброе дело. Нужен ферромарганец. Доставьте нам это, а об остальном мы позаботимся сами. Режим в мастерской, товарищ инженер, будет следующий: в первую смену — формовка, во вторую — заливка и выбивка, в третью — приготовление формовочной земли. Очистка и обрубка литья производятся в первую смену. Вагранка — она ведь маломощная — будет работать по пять часов в день, остальное время находиться на выдувке. Конечно, будь у нас две такие вагранки, дело пошло бы веселей. Но я ручаюсь, что за две недели мы сделаем перила и фонари. Работать будем с душой, а это — главное.