Апрель. Книга 1 - [40]

— Что же мы будем делать, хозяин?

— Я знаю, что я буду делать. Мне не нужен король с его Советом, теперь и я им не нужен, мы свободны друг от друга, так сказать. Передай Скоре, пусть соберет мою путевую суму, да чтоб не болтал лишнего никто! Я отправлюсь к ведьмам.

Хребетник прижал ладони к щекам, выпучил глаза:

— Их так давно не видели у Болот, хозяин! Как же…

— Это моё дело! — Гнилень потемнел лицом — сам распорядитель его таким не видел… лет полста. Недаром, значит, старейшего Хлюпастого прозвали «Чёрным».

…За границей Болот Гнилень вышел на дорогу. Широкая, торная — и пустая. Обезлюдевшими казались деревни, мужики подались кто куда — добывать пропитание. Охотой — в леса, рыбачить — к морю, разбоем — ближе к городам.

Гнилень семь раз заходил во дворы, пока не нашёл нужное. Хозяйка, измождённая голодом и жаждой, ждала смерть. Молодая или старая, не понять; лежала на лавке, еле слышно бормоча. Двое детей — близнецы лет десяти, мальчик и девочка, — прятались в углу, таращили на гостя глазищи.

Водяной присел перед умирающей. Положил холодную ладонь ей на лоб. Сознание женщины прояснилось.

— Чего тебе, гость?.. Дети… живы?

— Живы пока.

Она заплакала.

— Заберу их. Согласна ты?

— Всё равно… Дай попрощаться с ними… нет, не надо… пусть не видят… Отца прибили на их глазах за курицу… не надо.

Гнилень кивнул. Достал флягу.

— На, попей.

Костлявая рука дёрнулась, блеснул огонь в глазах…

— Нет… детям дай!

— Детям хватит. Пей напоследок.

Она пила жадно, как безумная, сотрясаясь всем телом. Фляга опустела. Женщина преобразилась — умиротворение разгладило её лицо, оно стало красивым и молодым; смотрела куда-то вверх. Глубоко вздохнула и закрыла глаза.

— Пусть примет тебя Вода! — проговорил Гнилень. Повернулся к близнецам, достал ещё одну флягу. — Пейте! Это вам.

Они боялись. Очень-очень боялись. Тянули шеи, тоненькие, как у птиц. Жались друг к дружку. Но пить хотелось сильнее. Девочка протянула руку. Гнилень из под бровей-кустов наблюдал. Глоток… борется мучительно… ещё глоток… передала флягу мальчику. У того так тряслись руки, что флягу едва не выронил. Тоже отпил дважды, отдал флягу сестре.

Они пили долго. Гнилень знал, что воды хватит напиться вдоволь, но самим детям фляга казалась совсем маленькой.

— Как хорошо! — прошептал мальчик.

— Останетесь тут одни — умрёте, — сказал Гнилень. Дети вздохнули разом и посмотрели на мать. — Ещё хуже. По деревням сейчас ходят бандиты. Озверели от голода, убивают и жрут всё живое… даже детей.

Водяной не лгал. На королевском Совете говорили и о таких случаях.

Всё шло по-задуманному. Дети согласились идти с ним. Гнилень собирался было выходить немедленно — благо, вода из Лунного колодца давала удивительную силу, и близнецы вовсе не казались теперь погибающими птенчиками — версты три отшагают, а там ночной воздух утишит и горе…

Но потом решил-таки переночевать в доме. За ночь детишки окончательно поправятся, к ведьмам явятся свежими, надо будет не пожалеть воды, умыть… Лишь бы не хныкали. Гнилень недолюбливал человековских детей — сколько их видел, те вечно были когда злы, когда чрезмерно вертлявы, когда плаксивы, когда смешливы бессмысленно.

Эти, понятное дело, тоже намочили слезами подушку перед тем, как уснуть. Но — тихо-тихо, невнимательный и не заметил бы. Забылись, обнявшись, дышали почти неслышно.

Роскошный подарок, подумал Гнилень. Главное — докончить дело с умом, чтоб не заныли напоследок, не раздумали. Смысл Дара в том и есть, что они по своей воле отдаются. Хороши, хороши… За таких и просить не придётся, сами ведьмы ещё попросят… Водяной усмехнулся. Всё поглядывал на приоткрытые рты, на прядки волос на лбу — мальчишка вспотел, прядки слиплись. А девчонка пальцами шевелит во сне — забавно.

Может, перебьются? Демоны туманные, если как следует попросить — небось, не откажут и без подарка… А с другой стороны — ну, оставить их здесь, ну, даже в город отвести, в приют сдать — так и что? Там, небось, таких-то своих хватает — все милы, пока спят, а проснутся — есть просят, а кто в такую-то годину приютским хлеба подаст?

А вырастут… Ну, пойдут работать с зари до зари. Отупеют, одрябнут. Вся и разница — звери под кустами детей плодят, а люди в доминах своих плодятся. Плодятся, носятся в суетных заботах да ссорах — и мрут бесследно.

Заберут их ведьмы — может, оно и лучше. Все их мечты, радости, память детская — сохранятся. Перейдут в уголок ведьминского сознания, да и будут там тихо жить. Может, тыщу лет, может, дольше… Говорят, ведьмы порой достают эти кусочки из тайников своих душ, на время превращаясь в тех, кого поглотили…

Что теперь жалеть — кабы поступать иначе, так матери ихней жизнь сохранять. А куда они — без матери? Ясно, к ведьмам. Роскошный дар, даже слишком.

* * *

Тропинка на дне ущелья вела вниз который час пути. Неприметная, между валунов, осыпей, трещин и колючих кустиков хредды. Последние версты Гнилень особенно внимательно приглядывал за близнецами — чтоб не расцарапались, не подвернули ногу, не свалились куда в конце концов. Приводить их в порядок уже некогда будет — логово Ха близко. Гнилень чуял растворённый в воздухе дымок менки — колдовской травы, которой ведьмы окуривают свои норы.