Апрель. Книга 1 - [36]

…Ветер просто взъярился! И это внизу, почти у самого подножия Холма. А что творится на вершине? Что чувствует Нимо? Не страшно ему там, в башне?

Я понял, что не смогу ждать утра. Бабушка с дедушкой уже всё знают — на самом деле, они знали многое ещё раньше, с самого начала… Конечно, они расстроятся, что я не попрощался, но расставание — это невыносимо ужасно, и я уверяю себя, что ухожу ненадолго, буду возвращаться почти каждый день.

Самое главное — написать такую записку…

И когда она была готова, когда я в третий или четвёртый раз перечитал, гадая, что же такое важное забыл написать… Он постучал в окно.

— Залезешь? Давай руку!

Он помотал головой.

— Нет. Боюсь. Мне нехорошо, что я тебя увожу…

Опять эта вода в глазах, бесы болотные! Я прыгнул к нему. Нарочно не взял ничего из вещей.

— Я уже написал записку. Будто знал… Ты пришёл… что-нибудь случилось?

— Да. Но хорошее. Они прилетели на грозе… а до рассвета хотят убраться из города, чтобы люди не сплетничали.

— Бродяги?! — захватило дух. — А что им сплетни? И всё равно кто-нибудь увидит.

— Ну, так это ночью. Ночью вроде как пускай видят, всё по легендам…

Ночные улицы светятся, будто камни домов и мостовая — это соты, наполненные особенным, лунным мёдом. Мёд истекает, сочится отовсюду золотистым сиянием. Я остановился, мазнул по арке моста кончиками пальцев — вдруг и правда лунный мёд останется на них?

Нимо как-то по-птичьи замер — попытался угадать, что я сделал. Я не сдержался, дотронулся ладонью до его щеки. Фыркнул. Нимо сперва улыбнулся, потом тоже протянул ладонь. Я закрыл глаза.

— Давай побежим! — выдохнул он. — Я сто лет не бегал.

— А… как ты…

Он сжал мою ладонь:

— Я буду твоим ветром! — И засмеялся.

Как мы бежали! Кажется, ни разу так не бегал — улица тянется всё вверх и вверх, но будто и вправду ветер поднимает нас, так что я даже оглянулся — на самом деле мы бежим к вершине, или что-то неладное творится с дорогой?

Остановились. Нимо вскинул лицо, повернулся на пятке, будто оглядывался. Глаза его были широко раскрыты.

— Что, Нимо?

— Просто. Здорово…

— А я забыл летучку. Растяпа… Возвращаться?

— Да не нужно. Сегодня обойдёмся, а можем взять в башнях другую.

Во дворе башни горел костёр. А возле него, спиною к калитке, замерла тёмная, согнутая фигурка. Я нерешительно стал, сжал пальцы Нимо — спрашивать боязно, вдруг услышит.

Нимо потянулся вперёд, будто принюхался.

— Это Филька. Кивач, наверно, с Ниньо.

Фигурка шевельнулась, чуть повернула голову. Огонь точно сдвинулся в сторону, осветил её — Филька оказалась девчонкой. Как я это понял — неясно: Филька с ног до головы куталась в мешковатую куртку с чужого плеча, короткие волосы торчали во все стороны.

Бродяги казались мне тогда самыми загадочными существами в мире. Даже волшебный Нимо, последний ветряной маг со сказочных Островов — он вот он, настоящий и тёплый, его пальцы чуть дрогнули, точно в ответ на мои мысли. И не верится, что всего неделю назад я понятия не имел, что Нимо существует на свете. Проще думать, будто он невидимкой сопровождал меня во всех играх и снах. Может, он подглядывал за мною в какой-нибудь магический кристалл? Он знал обо мне… давно. Спросить? Только, конечно, не теперь…

Филька разглядывала меня долго и подозрительно. Лицо у неё и верно какое-то совиное — высоко поднятые, изогнутые брови, и глаза в отсветах костра почти круглые.

— Интересно, — сказала она хрипло.

О Бродягах рассказал мне Нимо. В ту же ночь, перед рассветом, когда мы забрались на плот из заморского тэллио. С виду самый обычный, десяток тяжеленных на вид плах, и на них — шалаш. Наши плоты — речные, правда, — делают из кругляша, а тут брёвна вдоль распилены и как-то очень аккуратно обтёсаны. Я украдкой поколупал одно — твердокаменное, будто морёное!

Филька унесла в шалаш тюки с товаром: иголки-нитки всякие, хозяйственная мелочь для своих. Да стопку книг в кожаном мешке — Филька, оказывается, и сама любила истории всякие, и другие Бродяги почитать были не прочь.

Тихо-тихо поднимался плот. Я и не заметил, как оторвался он от земли — ветерок прохладный повеял, заколыхались ветки кустов, качнулись тени, и в груди стало как-то легко и свежо, и я засмотрелся на облако, ползущее к луне узкой и длинной призрачной полоской.

А потом темные, шелестящие волны полетели мне навстречу и скользнули вниз, а я думал, что это сам я лечу в коротком, кружащем голову преддверии сна…

— …Бродяги — это наш народ, с Островов.

Мы с Нимо уселись на краю плота. В шалашике светился огонёк: Филька «обнюхивала» добычу — книги. Кивач, наверное, уже задремал.

— После Волны уцелели немногие. На Совете, если не путаю, говорили, что за Большой круг отвели около ста двадцати кораблей. Половина из них — воздушные, да ещё кто-то захотел снарядить лодки сам — чтобы взять скарба побольше. На обычные корабли взяли по сто пятьдесят человек, считая двоих детей до четырнадцати лет за одного взрослого. На воздушные — от семидесяти до ста. Считалось, что загрузка вполне терпимая… Да только недооценили, какой силы будет удар Волны…

Из тех, что пошли морем, нашего берега не достиг никто. Впрочем, я слышал, будто часть кораблей направились на запад — но мы не знали, есть ли там какая-нибудь земля. Даже в самых древних книгах — никаких внятных свидетельств.