Апраксинцы - [17]

— Извольте, отецъ дьяконъ!

— За ваше здоровье, Анна Максимовна! говоритъ одинъ изъ шеренги кавалеровъ, помѣщающихся передъ дѣвицами, и выпиваетъ рюмку мадеры.

— Эка важность, смотрите, выпилъ и облизывается! Я такъ, Анна Максимовна, за ваше здоровье лучше жаркого съ сахаромъ съѣмъ — перебиваетъ другой и дѣйствительно сыплетъ въ тарелку сахаръ.

— Я такъ за здоровье дѣвицъ съѣлъ бы съ дегтемъ, ежели бы онъ здѣсь былъ, снова говоритъ первый кавалеръ.

— А я такъ-бы рюмку скипидару выпилъ.

— Выпейте! мы сейчасъ скажемъ офиціанту, чтобъ онъ принесъ вамъ, жеманно отвѣчаютъ дѣвицы.

— Ахъ, мальчикъ, мальчикъ! смотри, на тебя тятенька глядитъ, уши выдеретъ! — И кавалеръ, желавшій съѣсть за здоровье дѣвицъ жаркого съ дегтемъ, сбиваетъ прическу изъявившему желаніе выпить скипидару.

— Ну, не балуйся! оставь! говоритъ кавалеръ, вытаскивая изъ кармана гребенку и причесываясь. — Я, Надежда Степановна, васъ сегодня видѣлъ-съ, вы мимо нашей лавки изволили проходить!

— Полно врать, пойдутъ-ли они по вашему ряду! Вѣдь онъ въ проходномъ ряду пылью торгуетъ. Эту лавку ему тятенька на отчетъ далъ, больше ему не довѣряетъ; на полкѣ только и товару, что пыль, аршинъ, ножницы да котъ голодный.

Всѣ эти разговоры велись собственно для того, чтобъ занять дѣвицъ; по мнѣнію апраксинскихъ моншеровъ, въ этихъ-то выходкахъ и заключается свѣтскость молодаго человѣка. Все это называется «смѣшить дѣвицъ».

Шеренга дѣвицъ кажется рѣшилась ничего не ѣсть: онѣ не прикасаются ни къ одному блюду, а то и дѣло пьютъ медъ, который разливаютъ имъ въ стаканы услужливые кавалеры.

— Маша, ты видишь, какіе миленькіе офицерики сидятъ…. Просто душки!… шепчетъ одна изъ дѣвицъ на ухо своей подругѣ.

— Херувимы!… Ты оставь для нихъ двѣ кадрили; я оставлю.

— У меня одна только и есть свободная. Первую я обѣщала Хвостикову, и ежели меня попроситъ офицеръ, я откажу Хвостикову, — отвѣчаетъ дѣвица и сжавъ губы сердечкомъ, смотритъ на офицеровъ.

А вотъ и аристократъ Апраксина Носковъ, молодой человѣкъ лѣтъ двадцати-двухъ, съ претензіею на джентльменство. Онъ считается первымъ франтомъ и ловеласомъ; всѣ мужья, обладающіе хорошенькими женами, видятъ въ немъ чуть-ли не врага. Вотъ и теперь онъ присоединился къ какой-то дамочкѣ и напѣваетъ ей любезности. Дамочка ни жива, ни мертва: она видитъ за другимъ концомъ стола своего мужа, устремившаго на нее такой взглядъ, который можетъ поспорить со взглядомъ какого угодно ревниваго испанца. Отецъ Носкова славный человѣкъ, разъ пять дѣлалъ съ кредиторами сдѣлку, теперь купилъ домъ, расширилъ торговлю и отдыхаетъ на лаврахъ въ объятіяхъ какой-то Фрины чухонскаго происхожденія, которая и живетъ на его иждивеніи.

Выпили уже нѣсколько тостовъ; офиціантъ успѣлъ провраться, прокричалъ здоровье дядюшки Степаниды Ивановны и тетушки Ивана Андреевича. Съ каждымъ тостомъ въ тарелки били все сильнѣе и сильнѣе и уже кричали ура; а одинъ гость вошелъ въ такое восторженное состояніе, что схватилъ двѣ тарелки и бросилъ ихъ на полъ. Вдругъ кто-то ругнулъ Бирюкова-отца и шатаясь вышелъ изъ-за стола. Шафера бросились за нимъ; оказалось, что это какой-то родственникъ новобрачнаго, обидѣвшійся, что не пили за его здоровье.

Обѣдъ приближался къ концу. Молодое поколѣніе начало кидаться хлѣбными шариками: такъ и бомбардируютъ другъ друга. Одинъ шарикъ попалъ прямо въ носъ надзирателя; надзиратель покосился, а у кинувшаго просто душа въ пятки ушла: хоть и на пиру, а все-же начальство. Мода киданія другъ въ друга хлѣбными шариками, бывшая прежде въ высшемъ кругу, перешла къ апраксинцамъ и существуетъ тамъ и понынѣ.

Шафера поминутно подходятъ къ гостямъ и наливаютъ ихъ рюмки виномъ. У Миши, шафера новобрачнаго, глаза уже значительно посоловѣли. Онъ пьетъ съ каждымъ понемногу. Офиціантъ провозгласилъ тостъ за здоровье шаферовъ и начались снова крики «ура» и звонъ въ тарелки и стаканы; кажется ударъ немного покрѣпче — и они разлетѣлись бы въ дребезги. Шафера переходятъ изъ объятій въ объятія, и всѣми силами стараются сохранить неприкосновенными розы, красующіяся въ петлицахъ ихъ фраковъ, которыя много терпитъ отъ этихъ объятій. «Шаферовъ качать, шаферовъ качать!», кричали нѣкоторые, но были отклонены отъ этого менѣе восторженными. Одинъ гость хотѣлъ было вскочить на столъ, но былъ удержанъ за фалды. Слово «горько» то и дѣло слышалось въ разныхъ концахъ стола, но новобрачные уже не исполняли болѣе требованій пирующихъ.

Послѣдній тостъ былъ «за здоровье всѣхъ дамъ, дѣвицъ и кавалеровъ». Снова ура, и снова звонъ посуды. Юноша, желавшій выпитъ рюмку скипидару, къ немалому удовольствію дѣвицъ выпилъ полрюмки уксусу; сосѣдъ его, изъявившій желаніе за здоровье Анны Максимовны съѣсть жаркого съ дегтемъ, нарочно уронилъ подъ столъ вилку, полѣзъ ее поднимать и поцѣловалъ у этой дѣвицы руку. Та такъ и зардѣлась…. отъ удовольствія или отъ стыда — Богъ ее вѣдаетъ.

За столомъ въ другой комнатѣ было просто безобразіе; слышался какой-то несвязный говоръ, всѣ говорили вдругъ и никто не слушалъ. Одинъ гость до того упился, что легъ ту костьми; его тяжело дышавшее тѣло офиціанты вынесли на лѣстницу. Харламовскіе молодцы, забывшись, что кругомъ ихъ сидятъ посторонніе люди, начали изливать свои души передъ бирюковскими и, какъ водится, ругали хозяина.