Аппассионата. Бетховен - [133]

Он размеренными шагами прошёлся по комнате и после непродолжительного молчания участливо спросил:

— Вы действительно серьёзно больны?

— Я безумно устаю.

— Не стоит обращать на это внимание, мы оба обречены всю жизнь носиться взад-вперёд и умереть на бегу.

— Доброе утро, маэстро! Доброе утро, господин Шлеммер, — в комнату неторопливо вошёл Черни. — Маэстро, вот уже больше часа вас ожидает некий мальчик.

— Кто?

— Я хотел бы показать вам одного своего ученика.

— А он знает, что я не люблю вундеркиндов?

— Ну, разумеется, но вы же знаете мою давнюю мечту о династии пианистов. Когда-то я учился у вас, теперь он учится у меня. И я хотел бы, чтобы вы сказали, способен ли он?

— На что именно?

Черни мог говорить тихо, он знал, что за долгие годы общения любимый и глубоко почитаемый учитель научился разбирать по губам любое его слово.

— ...продолжить династию Бетховенов.

— А почему вы не прихватили сорванца с собой?

Черни растерянно молчал. Ему не хотелось приводить в качестве довода расстроенное пианино.

— Я хотел сделать вам сюрприз, маэстро, но если он не удался, вся вина только на мне.

— Ну хорошо, давайте сходим.

В малом танцевальном зале они поднялись на помост, и Черни сразу же заявил:

— Нам нужны два одинаково настроенных фортепьяно, маэстро.

— Зачем?

— На одном из них я изображу оркестр.

— Вот как? Какой же концерт вы хотите?..

Черни сделал вид, что не расслышал вопроса. Маленький хорошенький мальчик с бледным как мел лицом низко поклонился им.

Бетховен окинул его доброжелательным и вместе с тем сочувственным взглядом.

— Не нужно меня бояться, хотя нет, наверное, тебе естественно сейчас испытывать страх. Со мной в своё время было то же самое. Помнится, когда мне впервые пришлось сыграть на органе моему учителю Христиану Готтлибу Нефе... Знаешь, как тогда мне было страшно. Ну-ка, ну-ка, что вы ему сейчас сказали, Черни?

Черни замялся, не решаясь ответить.

— Мальчик ещё более испугался. Не тяните, Черни, выкладывайте.

— Я сказал: «Человек рядом с тобой стоит той тысячи людей, которая могла бы сейчас сидеть в зале». И ещё я сказал: «Запомни, он может слышать глазами».

— Но я вижу, у него испуганный вид.

— И ещё я сказал: «От твоей игры зависит сейчас твоя дальнейшая судьба, ибо ты играешь перед Людвигом ван Бетховеном».

Бетховен промолчал, и тогда Черни спросил:

— Ты готов?

Мальчик напрягся, стиснул зубы и согласно кивнул.

— Я считаю: один, два... Внимание!

Рамм!..

Черни рывком убрал руки с клавиш. Прозвучал только один аккорд, вызвавший тут же на соседнем фортепьяно целый фонтан звуков.

Бетховен укоризненно посмотрел на Черни. «Ну хорошо, очень мило с вашей стороны, что вы выбрали мой фортепьянный концерт ре-бемоль мажор, но только мальчику едва ли удастся быстро освоить такую сложную технику».

Он внимательно смотрел на тонкие пальчики, стремительно перебегающие от верхов к басам, и, когда вновь прозвучал оркестр, а вслед за ним соло, сурово сдвинул брови и угрюмо пробурчал:

— Послушай, мальчик, нет-нет, продолжай спокойно играть и не смущайся. Вот что я тебе скажу: оркестр мне не нравится. Уж больно он какой-то вялый. Поэтому попрошу тебя сейчас подбодрить его. Прибавь-ка темп! Так, а может, ещё быстрее? Теперь стоп, и сыграй с огоньком каденцию... Хорошо... хорошо.

После завершения первой части Бетховен спросил:

— А как, собственно говоря, тебя зовут?

— Ференц Лист! — ответил мальчик, и глаза его заблестели.

— Как? Выкрикни своё имя. Может быть, тогда я и не услышу его, но смогу прочесть по губам.

— Ференц Лист!!

— Теперь понял. И сколько тебе лет?

— Одиннадцать, маэстро.

— Так, так, одиннадцать лет. — Бетховен насмешливо хмыкнул, стараясь скрыть замешательство. — Ты стоишь по стойке «смирно», как солдат. Так, так... Тебя зовут Ференц Лист, и тебе одиннадцать лет. Ну хорошо, следующую часть, пожалуйста.

ПИСЬМО № 31

Наверное, не стоило тратить на это время, тем более что ещё не была закончена Девятая симфония.

С другой стороны, его истинный друг и бывший ученик эрцгерцог и архиепископ Рудольф, с которым можно было откровенно говорить обо всём, сделал это предложение от чистого сердца.

— Вы уже разослали мессу?

— А кому именно мне её послать, ваше императорское высочество?

— Ну, всем тем, кто носит корону или занимает соответствующее место в духовной иерархии и способен щедро вознаградить вас. Разумеется, также Гёте, Керубини...

— А какую стоит запрашивать цену? Учитывая, что я так потратился на копии...

— Тем не менее больше пятидесяти дукатов...

— Понятно, — обиженно сказал Бетховен. — За фрегат, отправленный на уничтожение другого корабля, за батареи, разрушающие своими залпами с таким трудом построенные дома и разрывающие в клочья тела людей, охотно выкладывают тысячу и больше дукатов. Но за миролюбивое послание — дело не во мне, дело в принципе — за миролюбивое послание, которое способно поднять человека с колен и утешить его, платят всего пятьдесят дукатов.

— Так устроен мир, маэстро.

— А что по этому поводу говорит божественная мудрость, ваше святейшество, как относится Церковь к этому миру, монсеньор?

— Церковь? А что тут говорить, маэстро, сами знаете: Царство моё не от мира сего.