Апостолы правды - [26]
Они пересекли неширокий коридор, миновали две комнаты и вошли в гостиную. Старинные кресла, длинный стол под тяжелой люстрой, камин, украшенный часами с купидонами и несколькими фарфоровыми безделушками. На стенах портреты — три женских и один мужской, — а весь простенок занимает портрет императора Александра в гвардейском, зеленом с золотом, мундире, при шпаге. Царь держит руки на эфесе шпаги, усыпанном драгоценностями, и вся его фигура чрезвычайно величественна. Кажется, он вот-вот заговорит.
Павел Иванович невольно задержал взгляд на портрете, но не спросил, кто рисовал монарха и сколько заплачено за работу. Ему были неинтересны ни сам император, ни его слащавое изображение на полотне. И хозяин в душе обиделся на неделикатность гостя, хотя внешне ничем этого не проявил.
Через несколько минут на столе появились холодные закуски. Молчаливые молодые горничные расставили посуду, разложили приборы. В комнате запахло вкусными кушаньями. Пожилой слуга в помятой выцветшей ливрее, как видно с чужого плеча, поставил графины с вином.
— Прошу господина полковника к трапезе, — пригласил хозяин. Он весь так и сиял, осматривая жадным взором богатый и красиво накрытый стол.
А за окном бушевал ливень, и казалось, этот бурный поток никогда не иссякнет.
— Люблю, грешный, поесть, — говорил Митрофан Платонович. — А гостеприимство, по моему мнению, делает честь любому дворянину. В таких вот не бросающихся в глаза приметах проявляется благородство души. Чем мы отличаемся от Европы? Гостеприимством! Оттуда к нам везут духи, моды и либерализм — эту моровую язву, подтачивающую корни нашего домостроя. Вот в чем беда. Наш долг — оберегать русскую самобытность и, как святыню, защищать ее от пагубного духа либерализма. В Европе то и дело разные революции, королям головы рубят. А мы народ патриотический, любим монарха и живем согласно заповеди божьей: «Возлюби ближнего, как самого себя...»
Кто знает, в каком направлении развивалась бы дальше речь хозяина, если бы не непредвиденный случай, повернувший все по-иному.
Молоденькая горничная несла на подносе супницу и еще какую-то посуду и то ли поскользнулась, то ли что другое — только поднос будто выбили у нее из рук.
Пестель заметил, как побледнел слуга в ливрее, как буквально замерла на месте девушка, которую постигла беда. На мгновение мелькнули испуганные глаза столпившихся в дверях дворовых.
Время точно остановилось, лишь за окном по-прежнему шумел ливень, вспыхивала молния и уже где-то далеко гремел гром. Митрофана Платоновича словно оглоушили обухом по голове. Мгновение он сидел неподвижно, глядя на пол, по которому среди осколков фарфора растекались лужи. Потом вскочил с места и, наверное в ярости забыв о госте, шагнул к девушке и изо всей силы ударил ее своей толстой белой рукой по лицу.
— На конюшню, быдло проклятое!
Даже не охнув — а может быть, Пестель не расслышал, — горничная упала как подкошенная. Толстяк пнул ее ногой, и она откатилась к дверям. Там ее сразу подхватили и вынесли слуги. На миг мелькнули перед Пестелем окровавленное лицо, сползший с головы платок, он заметил беспомощный, страдальческий взгляд. И долетел злобный крик хозяина имения:
— Всех запорю! Я научу вас беречь господское добро, гайдамаки!
Но помещик тут же взял себя в руки, вспомнив, что в комнате посторонний человек, который может осудить его за несдержанность.
— Господин полковник, прошу извинить! Эти разбойники кого угодно выведут из терпения. Ослушники, дармоеды! Кормлю их, пекусь о каждом, а они вон чем платят за мои заботы! Так и норовят напакостить, испортить настроение. С радостью продал бы десятка два баб и девок, хлопот бы поубавилось...
Он не договорил. Глубоко взволнованный Пестель, подойдя к нему, возмущенно произнес:
— Вы ничтожество! Зверь! Я не могу ни минуты находиться под одной с вами крышей!..
И Пестель направился к дверям, возле которых не было уже ни души.
— Куда же вы?! — в фальшивом отчаянии восклицал толстяк, догоняя его. — Пообедаем! Господин полковник, ведь на дворе ливень...
Но Пестель, схватив на ходу дорожный плащ, выбежал прямо под дождь, не обращая внимания на хозяина, который все еще уговаривал его подождать, пока распогодится. Павел Иванович точно не слышал его.
— Степан, запрягай! — крикнул он денщику.
Тот сейчас же вышел из-под навеса сарая, немного напуганный сердитым видом полковника.
Через несколько минут возок полз по размокшей земле, оставляя за собой глубокие колеи. В ложбинках шумели ручьи, кроны деревьев стряхивали с себя тысячи прозрачных капель, лужи были усеяны пузырьками, которые, казалось, танцевали под журчащую музыку дождя какой-то удивительный танец.
«Нужно было дать ему пощечину, — думал Павел Иванович. Волнение еще не улеглось, он был охвачен гневом и отвращением к хозяину имения. — В самом деле, как я удержался? Подлецов надо бить. И можно бить».
Лошади втащили возок на пригорок. И дождь внезапно прекратился, словно только того и ждал. А скоро рассеялись тучи, небо очистилось, выглянуло солнце и смотрело с высоты на умытую и принаряженную землю. И все кругом стало таким прекрасным и светлым, как бывает только после щедрого ливня. Лишь на востоке еще погромыхивало и изредка вспыхивали молнии.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
Это исповедь умирающего священника – отца Прохора, жизнь которого наполнена трагическими событиями. Искренне веря в Бога, он помогал людям, строил церковь, вместе с сербскими крестьянами делил радости и беды трудного XX века. Главными испытаниями его жизни стали страдания в концлагерях во время Первой и Второй мировых войн, в тюрьме в послевоенной Югославии. Хотя книга отображает трудную жизнь сербского народа на протяжении ста лет вплоть до сегодняшнего дня, она наполнена оптимизмом, верой в добро и в силу духа Человека.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.