Апостол Павел в свете Посланий - [55]
На мой взгляд, это чисто психологический срыв, вызванный какими-то личными обстоятельствами. Например, возможной информацией из Рима, либо конкретными событиями в Коринфе, где в то время находился Павел. Тем более, что далее следует дежурный для него набор непотребностей «нечестивцев»: «И как они не озаботились иметь Бога в разуме, предал Бог их превратному уму (оборот вполне в духе Ветхого Завета; Ф.Г.) делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия, злоречия, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы» (1:28–31). Сколько выплеснутого всего нечеловеского в этом наборе негатива накопилось в душе Павла? Как нужно не уважать людей, какими бы они не были? Тем более, что это неслучайный взрыв негодования, но систематически используемый им набор обвинений. Насколько он чувствовал себя уязвлённым и обделённым! Такой набор обвинений, свободное им владение делает, конечно, честь искусству владения словом Павлу, но вряд ли сочетается со смирением и всепрощением.
Здесь Павел делает логический останов, переводя дыхание, на промежуточное заключение: «Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела, достойные смерти, однако не только делают, но и делающих одобряют» (1:32). Павел расширяет вину не только на совершающих грехи, но видит особую тяжесть одобряющих их, т. е. вдохновляющих и защищающих.
Глава 2
Не очень ясный переход от осуждения «тех, кто делающих одобряет» к осуждению тех, кто «судит другого»: «Итак, извинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь тоже» (2:1). Невольно вспоминается «да не суди другого и не судим будешь» в дальнейших Евангелиях. Очевидно, здесь проводится мысль, что человек не имеет права судить другого, и тем самым самого себя. Но суть возражений Павла в том, что человек не имеет никакого права на самостоятельные решения. Ибо: «мы знаем, что поистине есть суд Божий на делающие такие дела» (2:2). Т. е. Павел людей, судящих других, а тем самым и себя, рассматривает как пытающихся через суды людские избежать суда Божьего. Или, по крайней мере, игнорировать его до поры до времени. Он не слишком доверителен к людским побуждениям, в искренности осуждений он склонен усматривать нечистые побуждения. Он, скорее, готов к обличению, чем к примирению: «Или пренебрегаешь богатство благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию?» (2:4). Судить во всех случаях может только Бог, а человек должен пребывать в состоянии благости и кротости – таково убеждение Павла. И добавим: в вечной готовности «к покаянию».
Но, по-прежнему, неясно, что заставляет Павла начинать своё Послание с инвектив такого рода, обращаясь к неведомым ему людям. Впечатление, что отсутствие реальных собеседников, он заменяет воображаемыми, погружаясь в самодиатрибу – диалог с самим собой. И он уже обращается к созданному воображением собеседнику: «Но, по упорству твоему и нераскаянности сердцу, ты сам собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, Который воздаст каждому по делам его» (2:5). Гнев Божий, как видим, переходит из первой главы во вторую. Павел предостерегает, что осуждение других «копит гнев в сердцах» осуждающих, ожесточая сердца их, изгоняя из них благость и кротость. Как всегда, к себе эти пожелания он даже не пытается применить: он имеет право смотреть свыше. И заканчивает этот фрагмент картиной проекции на воздаяние страшного суда: «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудею, потом и Еллина! Напротив, слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, потом и Еллину!» (2:9-10) Несмотря на отсутствие «лицеприятия» у Бога, но и «в добром» и «в злом» иудею отдаётся очевидное предпочтение. Павел был и всегда остаётся истым иудеем.
Начиная с ст.12 Павел переходит от обвинений в абстрактных прегрешениях к более занимающей тематике: взаимоотношений с Законом, определяя тем самым аудиторию своего Послания. Предыдущим он создал определённую тональность атмосферы погрязших в грехах и заблуждениях. Теперь можно поговорить в конкретности о покорных Закону: «те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» (2:13). В отличие от язычников: «ибо когда язычники, не имеющих писанного закона, они по природе законно делают, то не имея закона, они сами себе закон; они показывают, что дело закона у них записано в сердцах, о чем свидетельствуют совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (2:14–15). Тем самым, Павел, собственно, не против Закона как такового, пусть он (Закон) записан лишь в сердцах. Главное, что язычники живут «по совести», одобряющей или осуждающей их побуждения. Но не имеющие «закона-совести» и согрешившие, тем самым, вне его будут осуждены и погибнут. Это для Павла очевидно. Не очень ясно, почему иудеи не могут совмещать и Закон и совесть? Или Закон отменяет совесть?
Очередная книга серии «Мистические культы Средневековья и Ренессанса» под редакцией Владимира Ткаченко-Гильдебрандта, начиная рассказ о тайнах Восточного Ордена, перебрасывает мостик из XIV столетия в Новое время. Перед нами замечательная положительная мистификация, принадлежащая перу выдающегося созидателя Суверенного военного ордена Иерусалимского Храма, врача, филантропа и истинно верующего христианина Бернара-Раймона Фабре-Палапра, которая, разумеется, приведет к катарсису всякого человека, кто ее прочитает.
В основу книги легли лекции, прочитанные автором в ряде учебных заведений. Автор считает, что без канонического права Древней Церкви («начала начал»)говорить о любой традиции в каноническом праве бессмысленно. Западная и Восточная традиции имеют общее каноническое ядро – право Древней Церкви. Российскому читателю, интересующемуся данной проблематикой, более знакомы фундаментальные исследования церковного права Русской Православной Церкви, но наследие Западного церковного права продолжает оставаться для России terra incognita.
В книге рассказывается о миссионерских трудах и мученической кончине святого Бонифация (672—754) – одного из выдающихся миссионеров Западной Церкви эпохи раннего Средневековья. Деятельность этого святого во многом определила облик средневековой Европы. На русском языке публикуются уникальные памятники церковной литературы VIII века – житие святого Бонифация, а также фрагменты его переписки. 2-е издание.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.