Апостол, или Памяти Савла - [64]

– Тебе досталась редкая женщина, Малук, – сказал от стеллажей Никодим и почмокал губами. – Даже если бы она больше ничего не делала, а только лишь стряпала, то и тогда лучше ее никого нет.

У Никодима было простецкое лицо. Загорелое, широкое. Маленькие глаза глядели ласково. А круглый, как олива, нос делал лицо Никодима мирным и забавным.

– И все же, пойди в баню, мой Никодим, – сказал Севела. – Я отмывался в бане два дня подряд, мне теперь противно глядеть на твою одежду и черные ногти. А что у майора?

– Он собирается послать тебя на аресты, – сказал Гирш сбоку. – Три ареста, ордера выписаны Светонием.

– Так, – сказал Севела, – три ареста. Он что – ждет меня?

– Да мне кажется, что он всегда ждет тебя, – хихикнул Гирш.

– У меня тоже два ареста, – сказал Никодим. – Ты уж как-нибудь без меня, Малук. Возьми в усиление троих.

Вот это было верно – три стражника равны одному Никодиму.

– А что за люди? – спросил Севела.

– Он все тебе расскажет, – пообещал Гирш. – Иди, он уже дважды про тебя спрашивал.

«Ну да, аресты, – подумал Севела. – Пришла пора арестам. Иначе зачем он давал мне списки?»

Севела поднялся к Нируцу.

– Ну, разве я не был прав? – засмеялся Нируц. – Два дня и Ида. И ты опять офицер Малук, а не грязный обиженный теософ из Лидды.

Севела ухмыльнулся и отсалютовал.

– Ты прочел тексты бродячих рабби?

– Все прочел, но вот понял не все.

– Поговорим о том вечером. Сейчас я направляю тебя совершить аресты. Ордера найдешь в канцелярии. Четыре ареста за тобой, и два за Никодимом. Аресты в разных кварталах, так что советую вам пойти врозь, тогда все сделается быстрее.

– А что за люди? Может быть, это такие люди, что мне лучше не спешить, а объединиться с Никодимом?

Нируц понимающе кивнул – надежнее Никодима в таких делах никого не было.

– Люди не боевые, опасаться нечего. Двое бродячих рабби и их спутники. И еще хозяин дома, где остановился один из рабби.

– Я видел всяких рабби, – Севела пошевелил бровью. – Раз Никодим занят, то я возьму троих в помощь. А тот горожанин, хозяин дома, кто он такой?

– Странноприимца зовут Джусем Пинхор. О нем справлялись у квартального кохена. Тот говорит, что это приличный человек, вдовец.

– Что еще прикажешь?

– Приставы пусть обыщут дома, а ты сам сопроводи арестованных в крепость Антония. Приставам скажи, что плохо им будет, коли попадутся на воровстве. Вели, чтобы арестованных не били. Пусть их покормят утром, и воды дают, сколько те захотят.

– Все будет сделано.

– Расположи к себе мастера Джусема. Будь вежлив, будь громко недоволен, что вынужден конвоировать достойного человека, как последнего вора.

Севела кивнул и встал.

– А Никодима ты тоже предупредил? – спросил он уже в дверях. – Я про мягкое обхождение, воду и прочее.

– С теми, к кому я отправлю Никодима, это ни к чему.

Севела шагнул в дверь.

– Вернись, прошу тебя, – вдруг сказал Нируц.

Севела остановился.

– Сядь, – сказал Нируц. – Еще несколько слов.

Он потер указательным пальцем переносицу.

– Слушаю тебя, – сказал Севела.

– Ты верно знаешь, что твое место в Службе?

– Мое место? – удивленно спросил Севела. – Где же еще мое место?

– Не те слова я говорю…

«Его что-то тревожит, – подумал Севела. – И когда я вернулся из Лидды, он говорил непонятное. Он отправил меня домой на два дня, я ел, нежился в бане. А он просиживал ночи в резидентуре».

Он участливо спросил:

– Что тебя терзает, Тум? К чему такие вопросы?

– Видишь ли, – Нируц прокашлялся. – Видишь ли, у меня шакалье чутье. Сам иной раз не могу объяснить, почему боюсь чего-то. Как это любил говорить Плацид: интуиция есть подсознательное обобщение опыта. Помнишь Плацида?

– Да.

– Во времена моей учебы в Морешеве Плацид любил повторять: «Повышенная чувствительность не исключает практического склада ума. Присмотрись к интуиту – обнаружишь прагматика».

– Послушай, – сказал Севела, – сейчас я отправлюсь с ордерами по указанным адресам. Я посажу в холодную всех, кто указан в ордерах. Я вернусь к тебе, и ты расскажешь, что тебя тревожит. Что бы ты ни затеял – я с тобой.

Нируц склонил голову к плечу и с нежностью смотрел на Севелу.

– Когда я увидел тогда твое лицо, – сказал он. – Там, в саду, на свадьбе… Я приехал к отцу, у меня был месячный отпуск. А когда я получал подорожную до Эфраима, мне неожиданно дали один рекрутский лист. Это было решительно не мое дело… Я решил, что это недоразумение, хотел вернуть лист. Но Светоний сказал: поезжай, посмотри, может быть, среди земляков встретишь достойного человека, тебе пора уже самому выбирать людей. И вот на свадьбе я увидел тебя.

– Тебя на той свадьбе я помню, а все остальное забыл, – сказал Севела. – Ты знаешь, я почти не вспоминаю Эфраим. Работу у отца не вспоминаю, конносаменты, бухгалтерские книги. Как будто это было не со мной.

– У тебя было необыкновенное лицо, – Нируц опустил веки. – Ты смотрел на людей, узнавал многих. Но еще было видно, что тебе совершенно нечего делать там. Ты выглядел так, как будто в любой миг можешь повернуться и уйти. И забыть навсегда всех, кто был в том саду. Я тогда, помнится, сказал тебе, что дружил с твоим братом. Я хотел завязать разговор. Сказать по правде, я терпеть не мог твоего брата. Я мальчишкой был, но на дух не переносил Рафаила. Он казался мне болтуном.