Апостол, или Памяти Савла - [39]
Они подошли. Сержант завел их в проходную, быстро запер дверь и вызвал по телефону «пэ-эм-гэ». Навсегда Дорохов запомнил, что такое ПМГ – «передвижная милицейская группа». И тут началось такое, что здорово напугало пятнадцатилетнего Дорохова. Составили протокол, позвонили Валеркиной маме, она пришла, выслушала лейтенанта, кусая побелевшие губы, и расписалась в протоколе. На следующий день в школе устроили судилище. Три комсомольских собрания провели. А после третьего Дорохову стало страшно по-настоящему. Во-первых, он понял, что игры закончились. Екатерина Константиновна, учительница литературы, открыла книжечку с надписью «Конституция СССР» и со слезой прочла статью про советский флаг. Дорохов не просто снял со столба флажок. Он посягнул на главную советскую святыню. Петр Федорович, географ, однорукий фронтовик, очень любивший отнюдь не по-отечески хлопнуть по тугому заду иную девятиклассницу, угрюмо сказал, что он под Сталинградом с этим знаменем ходил в атаки (Дорохов представил, как Петя-Федя бежит под пулями, сжимая в кулаке маленький нейлоновый флажок со свежеоструганным древком), а теперь всякие паскудыши позорят память героических отцов. А вот Серега Пашкин, комсорг, сказал дело. Они курили с Серегой в туалете, на перемене, и Серега сказал: «Слышь, Миха, если из комсомола исключат – кранты. В институт не поступишь». «Во-вторых» было куда гаже. Через много лет после того, как Дорохов снял флаг, Гаривас принес к Сеньке стенограмму приснопамятной сессии ВАСХНИЛ сорок восьмого года. Зрелые люди, с седыми бородками, в очках, с научным «томов многопудьем» за плечами, находясь в здравом уме и твердой памяти, произносили мертвящий бред. Тёма, Генка, Гаривас, Сеня – они ту вакханалию поняли вполне адекватно, омерзительно им было читать эту жуть. Но не дети были, все знали, не первую такую книгу приносил им Гаривас. Так что они даже и веселились. Даже коллекционировали словечки из того палаческого абсурда.
«Это, Тёма, извиняюсь, вейсманизм-морганизм какой-то», «Вы чо на меня навалились-то, блин, как белочонкинские банды?», «Слышь, Никон! И прямо протокол составили, да? Но зуб-то мужику выбил? Выбил, колись? О! Выбил. Так что органы, брат, никого просто так не арестовывают».
А Дорохов не веселился ничуть. Он массовое безумие видел собственными глазами, когда ему было пятнадцать лет, и никаких веселых воспоминаний у него от этого не осталось. Одно только омерзение и страх. Сопляком был, а понял, как легко превратить людей в стадо. Раз плюнуть.
С Волосатовым он ходил в детский сад, и с Кешенковым, и с Мухаметшиным. С Олежкой Путинцевым три года занимался плаванием, вместе «второй взрослый» получали. С Аркашей Самсоновым вместе собирали концерты «Deep Purple», ходили на толкучку, таясь от дружинников, меняли «Take the heat off me» и Сюзи Куатро на «Made in Japan». Класс был дружный, жили в двух соседствующих дворах, почти все ходили в один детский сад. К тому времени, как Дорохов снял флаг, уже собирались на «вечера», танцевали, обжимались. Пары создавались-распадались, всякие там записочки, выяснения отношений. На Восьмое Марта отряжали выборных за гвоздиками для девчонок. С седьмого класса между собой не «стыкались». Если кто входил в пики, то Пашкин с Лутой мигом растаскивали: «Хорош! На своих не залупаться!». В начале восьмого класса Шкаровский и Козин из девятого «А» отметелили возле столовой Леху Беркасова. Леха возбухнул, Шкару не пропустил без очереди. Козин сделал ему «смазь», а Шкара подсек (самбист был, умел), разбили нос Лехе, и очки разбили. И портфель еще его потом пинали по всему коридору. Леха опоздал на географию, зашел – сопатка в крови, руки трясутся. Пашкин встал, хлопнув крышкой парты: «Кто?..» Все поднялись без разговоров, даже тихий Купреев, даже Пайков. После географии отправили парламентера: в три за гаражами, стыкнемся, чо вообще себе позволяете? Девятый «А» удивился: нюх потеряли, мелкие? Но пришли, восемь на восемь, как предложено. Махаловка была душевная. Боре Удовенко порвали ухо, Путинцеву вмяли внутрь верхние зубы, их потом выправляли, полгода ходил со скобками. Дорохову Шкаровский так навесил по яйцам, что чуть не вырвало от чудовищной боли. Но и старшим перепало, ей-богу, перепало. Шура Раков отгрузил Козину в торец, тот на спину просто повалился. Пашкин с Рыбой уделали Зудельмана, нос сломали. Дорохов, когда очухался, выскочил против Барановского, провел хороший правый прямой в голову. Аж плечо загудело. Барановский поплыл, Дорохов шагнул влево, примерился и завалил Барановского, натурально завалил. Полгода, наверное, потом вспоминали пацаны: «А как Миха тогда Барановского на жопу посадил…». Потом мирились, братались и жили со старшими душа в душу до самого их выпуска. Короче, дружный был класс.
А на третий день собраний и проклятий Дорохов увидел, как глаза у пацанов словно подергиваются поволокой. И Пашкин, и Слащев, и Игорек Рыбин под требующим взглядом завуча завороженно бормотали: «Поступок, это… Порочащий… Звание, ну… комсомольца…» Дорохов стоял у доски, как у расстрельной стены, и изумленно глядел в пустые глаза пацанов. Подняли Пайкова, он сказал: «Исключить из комсомола».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Вскрыв запароленные файлы в лэптопе погибшего друга, герои романа переживают ощущения, которые можно обозначить, как «world turned upside down». Мир персонажей переворачивается с ног на голову, они видят абсолютно достоверные документы, фотографии и видеозаписи, демонстрирующие трагичные повороты их судеб, — притом, что ни одно событие, отраженное в этих файлах, никогда не происходило.Этот роман — не научная фантастика, не метафизические изыски и не детектив. Это излюбленный жанр автора, который в американской литературе некогда был назван «true story which never happened» — совершенно правдивая история, которая в принципе не могла случиться.
Публикуемая новелла — фрагмент новой книги «Апрель», герои которой — дружеская компания: прозаик Сергеев, хирург Никоненко, профессор Браверманн и редактор некоего журнала «Время и мир» Владимир Гаривас. Они — постоянные персонажи всех книг автора.
..1929 год. В Одессе бесчинствует банда Алмазной — дерзкие, просто среди бела дня ограбления банков и зажиточных граждан, множество трупов… Город в ужасе. А настоящая Таня Алмазова, чьим именем прикрывается самозванка, возглавившая бандитов, думает, как это остановить. Проводя собственное расследование, она узнает, что в еврейской мифологии существует понятие «диббук». Это злой дух, который преследует живых, вселяется в них. При помощи Володи Сосновского Таня должна этот миф разрушить.
Исторический приключенческий детектив. Время событий — начало XX века. Место событий — Российская Империя.
Екатерина принадлежит к знатному, но стремительно беднеющему роду. В попытке поправить свое благосостояние, ее отец выдает ее замуж за богатого безродного промышленника. Через три года несчастливого брака Катя неожиданно становиться вдовой: ее муж отравлен неизвестным. Пасынок и родители собираются бороться за наследство покойного, следствие подозревает героиню в убийстве супруга, а единственная подруга вместо себя присылает Катерине в помощь своего брата-юриста, который ненавидит Катину семью… Как можно выстоять в битве, где у тебя много врагов и ни одного союзника?
Первый роман писателя из так называемой исторической серии, в которой исторический сюжет крепко связан с криминальной головоломкой.
19 мая 1984 года в сомнамбулическом состоянии член сборной СССР по футболу Валерий Воронин вошел в пивную-автопоилку на Автозаводской улице, 17. Взял чью-то кружку, стал пить… У него вырвали кружку из рук, ударили ею по голове и вышвырнули на улицу. Кто убил Валерия Воронина, нанеся ему смертельный удар в той пьяной разборке?.. Следствие было засекреченным.
Исходя из специфики сюжета, порой там встречаются реальные персонажи (да что лукавить, они там постоянно проживают), но если разнообразные забавности из нашей истории подлинные, то обстоятельства жизни Ксении и ее ближайшего окружения — это вольная интерпретация реалий российской действительности того времени и на подтверждение архивными документами не претендует. Более того, с течением сюжета отрыв моих трактовок от официальной исторической правды будет только усиливаться, так что не взыщитеПродолжение «Пыли и бисера».
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)