Апология Авена - [10]

Однако главная ошибка Авена заключается в другом. В тоне его статьи, в этой плохо скрытой брезгливости умного и богатого к дуракам и лузерам. То есть он с самого начала не желает быть услышанным, а хочет лишь стыдить и пригвождать к позорному столбу. Я уж не говорю о том, что сам образ банкира-трудоголика, каким подает себя Авен, абсолютно чужд героям и поклонникам писателя Прилепина, которые видят в министрах-капиталистах сплошных воров и предателей Родины, что тоже неверно. Но если бы рецензент захотел вступить в диалог с нацболами, среди которых попадаются и умные, и добрые, и понятливые, он взял бы тоном пониже. В его словах было бы больше жалости и меньше презрения. Он не так часто бы тыкал указательным пальцем в глаз оппоненту.

Кроме того, он не стал бы впадать в грех обобщения. Он легко догадался бы о том, что трудолюбие в этой жизни далеко не всегда вознаграждается так, как в глупых сказках про миллиардеров. Что лень слабого человека довольно редко оборачивается бунтом: такой человек просто тихо гибнет у себя на диване, не помышляя ни о какой политике. Он мог бы признать, что бездарность есть трагедия личности, и немало на свете хороших, но обделенных способностями людей, которые не собираются никому мстить и молча, покорно несут свой крест до конца. И когда они видят на телеэкране миллиардера, лоснящегося талантами, то лишь тихо вздыхают о том, что жизнь прошла зря.

Вообще Авену, в отличие от Прилепина, по-моему, недостает ощущения жизни как пьесы с безнадежным финалом. Он какой-то слишком безжалостный оптимист. Поэтому банкир не замечает трагизма ситуации, в которой оказалось поколение его детей. И он слишком уж литературно судит о людях, которых писатель Прилепин списывал с жизни, начиная с себя. Сказать, что эта жизнь не удалась, невозможно.

Илья Мильштейн

Алексей Коровашко Собака Авена Краткий разбор рецензии

Как на пишущей машинке

Две хорошенькие свинки

И постукивают, и похрюкивают:

Стуки-стуки-стуки-стук,

Хрюки-хрюки-хрюки-хрюк…

Я не верю, что этот текст написал Петр Авен.

Мне почему-то кажется, что его написала собака: умная, породистая, хорошо выдрессированная и аккуратно подстриженная - но все-таки собака… Мне могут возразить, что собаки писать не умеют, что создание рецензии для журнала «Русский пионер» - дело ответственное и вряд ли его станут поручать кому-нибудь из четвероногих. Однако скептики забывают, что еще в позапрошлом веке на ярмарках людям любили показывать «говорящих» лошадей, «читающих» собак, «складывающих» и «умножающих» петухов, а также других диковинных зверюшек.

Впрочем, родословная собаки, написавшей «сочинение по мотивам романа», восходит, разумеется, не к балаганным псам, а к подопытным животным академика Павлова, у которых с помощью сосисок вырабатывали рефлекс слюновыделения. Иначе чем объяснить тот факт, что жизненное поведение лохматого (или, наоборот, гладкошерстного) автора подчиняется классической схеме вульгарного механицизма: стимул - реакция. Собаке Павлова показывали сосиску, и у нее тут же начинала радостно капать слюна. Собаке рядового российского обывателя дают команду «фас», и она тут же мчится на противника своего хозяина.

Так и у собаки Авена, услышавшей слово «пионер», подсознание «толкает вверх… правую руку и сгибает ее в локте: «Всегда готов!»

Скептики вновь могут предъявить мне претензии: откуда у собаки рука, ведь у нее, как известно, не руки, а лапы. «А как же человек-собака Олег Кулик?» - скажу я им в ответ, - «Ведь у него тоже руки, а он все равно собака». Кроме того, приходится с горечью признать, что в, казалось бы, безупречную родословную собаки Авена затесались бесноватые коричневые псы, жившие в семье доктора Геббельса.

Из чего это следует? Из неискоренимой привычки к выполнению старых команд. Геббельс, как многие помнят, говорил, что при слове «культура» его рука тянется к пистолету. То же самое делали и его домашние собаки, выученные самым невероятным трюкам в спецпитомнике при «Анэнербе». Когда провалилось покушение на Гитлера, и не хватало палачей для расправы с его организаторами и участниками, Геббельс даже использовал своих собак для ликвидации кадрового дефицита: он заставлял арестованных, выстроенных во внутреннем дворе тюрьмы, кричать слово «Культура!», и находящиеся тут же собаки мгновенно открывали по ним интенсивный огонь.

Вот и собака Авена, чуть только заслышав рассуждения, которые не устраивают ее хозяина (например, о невозможности нормального существования в современном российском мире и грядущей революции), сразу начинает ощущать пробуждение генетической памяти: «Тут уже моя рука тянется к пистолету», - вынуждена признать она… И уж совсем страшно представить, что вытворял (а может, и продолжает вытворять) со своими четвероногими друзьями Виктор Степанович Черномырдин. Если собаку нужно подбадривать фразой, воплощающей экзистенциальную безысходность и отсутствие выбора («Это надо, песик, и это нужно!»), то как-то не хочется и думать, что ей, бедной, предстоит. Остается надеяться, что Виктор Степанович все же находит потом хоть какие-то слова утешения («А кому сейчас легко?», «Ну вот, а ты боялась!», «Со временем привыкнешь!», «Постепенно тебе это понравится!», «Ты думаешь, я тебя просто так кормить буду?» и т.д)..