Наконец, Октавий обращается к упрекам Цецилия относительно бедственного положения христиан, в котором язычник видел слабость или несправедливость христианского Бога. «А что мы по большей части слывем бедными – это не позор для нас, а слава, потому что душа как расслабляется от роскоши, так укрепляется от умеренности. Да и как может быть беден тот, кто не имеет недостатка, не жаждет чужого, кто богат в Боге? Как путешественнику тем удобнее идти, чем меньше он имеет с собою груза, так точно на этом жизненном пути блаженнее человек, который облегчает себя посредством бедности и не задыхается от тяжести богатства». Но не одну бедность стойко переносят христиане, а и всякие другие недостатки, лишения и несчастия, также находя в этом свои выгодные стороны. «А что мы чувствуем недостатки тела и терпим их, – это не наказание, а доказательство нашего воинствования, ибо мужество укрепляется немощами, а несчастие бывает часто школою добродетели. Поэтому не думайте, чтобы Бог не был силен помочь нам или оставил нас, ибо Он управляет всем и любит Своих; но Он подвергает каждого несчастью для испытания. Таким образом мы испытываемся несчастьями, как золото огнем» (гл. 36). Какое прекрасное зрелище для Бога, когда христианин борется со скорбью, когда он твердо стоит против угроз, пыток и казней, когда он смеется над страхом смерти и не боится палача, когда он сохраняет свою свободу перед царями и владыками и преклоняется только перед Богом, Которому он принадлежит; когда он, как торжествующий победитель, смеется даже над тем, кто приговорил его к казни!» Перед такими подвигами христиан должны меркнуть подвиги языческих героев (Муция Сцеволы и др.), потому что у христиан «не только мужчины, даже отроки и женщины, вооружившись терпением в страданиях, презирают кресты, пытки, зверей и все ужасы казней. И вы не понимаете, несчастные, что никто не захотел бы без причины подвергать себя казни, никто не мог бы без божественной помощи вынести такие мучения». Но, может быть, вас обольщает то, что и не зная Бога, многие изобилуют богатствами, пользуются почестями, обладают могуществом? Несчастные! Может ли быть счастье без знания Бога, когда, подобно сну, это счастье улетает прежде, чем его схватят?» Октавий затем перечисляет несколько видов земного счастья – власть, богатство, знатность рода, но находит, что такое счастье непрочно, скоропреходяще. Единственное счастье заключается в добродетели, а она-то и есть принадлежность христиан. Она служит для них масштабом, которым измеряются их поступки. Поэтому они справедливо гнушаются безнравственных языческих зрелищ и не употребляют жертвенного мяса. Украшать себя венками они считают бесполезным, так как цветы созданы для обоняния, а не для ношения на голове. Еще более бесполезно класть венки на умерших, которые ничего не чувствуют. Христиане же ищут венков только неувядаемых, даваемых Богом за их терпение (гл. 37–38).
Доказательства Октавия, скрепленные ссылками на авторитетных для Цецилия философов, и его убежденный тон настолько оказали действие на Цецилия, что он должен был сознаться в своем заблуждении. Он сказал: «Мы оба победили, и я справедливо приписываю себе победу, ибо Октавий победил меня, и я одержал победу над своим заблуждением» (гл. 40).
Результатом этого разговора было обращение в христианство Цецилия, и недавние противники, сделавшиеся теперь единомышленниками, в радости возвратились домой.
