Апологетика - [88]

Анализ аргументации Платона.

Не входя в подробный анализ учения Платона, мы можем сказать, что только что приведенное рассуждение Платона сохраняет свою силу и для нас. Душа, конечно, связана с телом, и со смертью тела, с разрушением мозга и нервной системы, душа уже не имеет этих проводников в душу внешних материалов, какими она обладала при жизни тела. Но в человеке все, что входит в душу через тело, связывается с его высшими духовными силами (мышление, совесть и т. д.). Живая человеческая личность неделима и цельна; поэтому с разрушением тела связь души и духовной стороны остается. От души, во всем связанной с духовным, началом в человеке, ничего нельзя отделить (как можно отнять например от тела часть его, — напр., руку — не прекращая жизни тела). «Душа не яблоко, хорошо говорит в одном месте Тургенев, ее пополам не разрежешь». Эта внутренняя цельность души как раз и определяется тем, что в человеке есть духовные функции, которые преображают, связывают, укрепляют содержание души. Ощущения и образы, становясь материалом мысли, уже неотделимы от мысли; обиды, радости, все наши чувства, вызывая к жизни моральные, эстетические, религиозные переживания, входят в состав цельного существа человеческого. Человек живет цельной жизнью лишь благодаря этой постоянной и неустанной духовной переработке того материала, который рождается в душе от тела. Личность человека, живя в глубокой связи с миром (через свое тело), живет одновременно (хотя бы и не сознавая этого до конца) и в другом мире, входит в мир вечности уже здесь на земле. Заметим тут, что, как уже было указано в первой части в главах о человеке, духовные функции в человеке непроизводны, т. е. они не есть продукт низших психических процессов. Они не выводимы из них, — и только христианское учение о том, что Христос «просвещает всякого человека, грядущего в мир» (Иоанн 1:9), объясняет эту наличность духовных движений в человеке. Личность человека не есть простая сумма психических движений, — она обладает таким источником цельности, единства, который не может замолкнуть с разрушением тела. Христова сила, созидающая нашу личность, — и есть причина того, что человек может жить после разрушения тела.

По существу это близко к аргументам Платона, — но они восполняются для христиан учением об образе Божием в человеке, о свете Христовом, «просвещающем всякого человека, грядущего в мир». Мы христиане говорим собственно не о бессмертии души, а о бессмертии личности — и наша вера в воскресение есть вера в воскресение полноты жизни в человеке. Но не можем тут же не указать на блуждания протестантских мыслителей, которые, боясь впасть в античный дуализм, отвергают жизнь духа, независимого от тела, отвергают посмертное существование личности. Так как протестантское учение исходит из того, что образ Божий потерян людьми (вследствие первородного греха), то им остается либо признавать жизнь духа в стиле Платоновского дуализма, либо учить, что душа после смерти тоже не живет. Один из выдающихся современных протестантских мыслителей R. Mehl пишет так: «когда Господь воскресит мертвых, Он не найдет ничего, что было бы основой их новой жизни». Неудивительно, что по R. Mehl, воскресение «есть по существу новое творение» [99]. Это отвержение жизни души после смерти, помимо учения о потере образа Божия, определяется также борьбой протестантизма против католического учения о «чистилище». Исходя из подлинно христианского учения о жизни души после смерти, католичество развило очень рано учение о том, что после смерти душа должна пройти «чистилище» (находящееся между адом и раем), чтобы освободиться от грехов, которые

накопились во время жизни. Иными словами, душа уходит в иной мир со всем тем, что она накопила в течение жизни (и доброго и злого); к этому подлинному христианскому учению католичество добавило учение о «чистилище».

Учение Православной Церкви.

Православная Церковь не знает учения о «чистилище», но твердо учит, что душа живет после смерти. В чине погребения мы находим обильный материал об этом. В одной из молитв Церковь молится: «душу раба Твоего, Спасе, упокой, сохраняя ю во блаженной жизни, яже у Тебе, Человеколюбче». Церковь молится, чтобы Господь простил «всякое согрешение, содеянное усопшим, словом или делом или помышлением» и «упокоил душу в месте светле, в месте злачне, в месте покойне». Церковь просит для усопшего «милости Божией, Царства Небесного и оставления грехов».

Постоянные моления об усопших, о даровании им «покоя, тишины» как бы намекают на возможность «мытарств» — тяжести и терзаний душ, уносящих в иной мир неискупленные грехи. Из этого ясна необходимость постоянных молитв и особых служб («панихид») об усопших. Все это проникнуто чувством полной реальности загробной жизни. Со своими молитвами об усопших Церковь обращается не только к Богу, к Божьей Матери (живя верой, что «во Успении Она мира не оставила» — тропарь на Успение), но и к святым, т. е. усопшим праведникам. Прославляя святых и молясь им, верующие получают постоянно отзвук на свои молитвы, — и таким образом между миром живых и миром усопших (в данном случае «прославленных», т. е. признанных Церковью святыми на основании многочисленных явлений помощи со стороны призываемых святых) есть непрерывная связь. Святые часто помогают людям даже тогда, когда они к ним не обращаются, и это значит, что они, будучи в ином мире, связаны все же с нами. Но то, что «явлено» и бесспорно в отношении святых, должно быть логически распространено на всех усопших людей. Если жизнь засвидетельствована для святых, то очевидно это связано с тем, что жизнь души вообще не прекращается после смерти, — а значит это относится ко всем усопшим.