Апокалиптическая фантастика - [180]

— Мы идиоты, — шепнул Арне Тане. — Надо было остаться на орбите.

Она не ответила.

Мы брели, преодолевая гравитацию и отмахиваясь от насекомых, пока с каменистого пригорка не увидели перед собой широкую белую дорогу к башне и колесу аэродрома, до которых оставалось еще несколько миль. В треугольниках между спицами взлетных полос стояли летательные аппараты. Часть была приспособлена для вертикального взлета и посадки, как наш корабль, но большая часть, с крыльями и шасси, напоминала старые машины, знакомые мне по снимкам.

Мы повалились на землю, когда огромная машина с серебряными крыльями с ревом прошла над нами, и снова остановились, когда навстречу нам беззвучно помчался колесный экипаж. Арне поднял свой мегафон и снова опустил, наткнувшись на хмурый взгляд Тани. Расхрабрившийся Космонавт рычал и щетинился, пока машина не встала. Трое мужчин в белом вышли из нее и уставились на пса. Он облаивал незнакомцев, пока один из них не направил на него нечто вроде древнего фонарика. Заскулив, пес повалился. Они подобрали его и отнесли в машину.

— Собаку взяли, — возмутился Арне, — а на нас ноль внимания?

— Собаки вымерли, — ответила Таня.

— Эй! — вскрикнул Пепе. — Мы двигаемся!

Стоявшие на земле самолеты плавно удалялись от нас.

Белая мостовая без ряби, без звука, без видимых признаков механизмов несла нас к зданию терминала. Пепе, наклонившись, ощупал ее пальцами, приложил ухо.

— Тысяча лет прогресса с того сражения с жуками! — выпрямившись, бросил он Тане. — Дефалько был бы доволен.

Множество людей выходили из приземлившегося самолета и вступали на ползущую дорогу. Мужчины в штанах и похожих на килты юбках. Женщины в шортах и длинных платьях. Дети в праздничной одежде всех цветов радуги. Ничего похожего на наши желто-оранжевые костюмы я не видел, но внимания мы не привлекали. Людской поток изливался из терминала. Я заметил, что почти все носили на браслетах или ожерельях серебряные шарики.

— Сэр, — обратился Арне к стоявшему рядом мужчине, — вы не могли бы сказать…

Шикнув на него, мужчина нахмурился и отступил. Все стояли совсем тихо — поодиночке или парами, маленькими семьями — и серьезно смотрели вперед.

Пепе хлопнул меня по плечу, когда, обогнув здание, мы увидели величественный проспект, уходивший к центру города. У меня перехватило дыхание при виде ряда гигантских статуй, расставленных вдоль аллеи.

— Смотрите! — Пепе указал на них рукой. — По-моему, очень похожи на нас.

Женщина в длинном серебристом платье остановила его строгим жестом. Дорога несла нас к высокой игле обелиска, устремлявшегося в небо, в конце проспекта. Узкий серп на его вершине блестел, как яркая молодая луна. Статуи, обелиск, месяц — все было из блестящего серебра. Где-то впереди ударили в колокол, низкий звон походил на отдаленный гром. Ропот голосов затих. Все взгляды обратились к полумесяцу. Я видел, как перекрестился Пепе.

— По-моему, — прошептал он, — они поклоняются Луне.

Я слышал, как он про себя считал удары колокола.

— Двадцать девять. Лунный месяц.

Мостовая бесшумно несла меня вперед, пока он опять не дернул меня за руку, указав на высившуюся впереди фигуру. Гигантская статуя нестерпимо сверкала в косых утренних лучах. Прикрыв глаза ладонью, я моргнул, всмотрелся и снова моргнул.

Это был мой отец. В той же куртке, в галстуке, как на голограмме, обращавшейся ко мне из бака, с той же курительной трубкой, взмахами которой он всегда сопровождал уроки. Трубка, подумалось мне, теперь наверняка осталась просто магическим символом: семян табака Дефалько не сохранил.

Те, кто был у подножия статуи, упали на колени, целуя свои лунные амулеты. Подняв глаза, они тихо молились и встали тогда, когда мы придвинулись к новому монументу, еще выше первого. Это был сам Пепе в пилотской куртке и кепке, какие носил на Луне его клон-отец. Подняв огромную руку, он словно указывал ею на иглу с полумесяцем. Люди старались оказаться поближе к нему, целовали амулеты и молились.

— Он и не мечтал… — Пепе, тоже подняв глаза, благоговейно покачал головой. — Ему и не снилось, что он станет богом.

Следующей была Таня, великолепная в солнечном сиянии лабораторной куртки, поднимавшая перед башней огромную пробирку. За ней Арне с геологическим молотком. И наконец Дайна, самая высокая, с серебряной книгой в руках. Настоящая Дайна рядом со мной ахнула, прочитав вырезанное на металле заглавие: «Стихотворения Эмили Дикинсон».

Мостовая принесла нас на окружавшую обелиск круглую площадь с серебряной колоннадой. Замедляя ход, она наполняла площадь толпой. Еще один громовой удар, и люди замерли, подняв лица к балкону, высящемуся на грани обелиска.

На нем появился казавшийся отсюда крошечным человечек в блестящем серебряном одеянии. Он высоко воздел руки. Снова ударил колокол, отдавшись эхом от колонн. Голос человека перекрыл звон колокола. Молящиеся ответили медленным торжественным пением. Человек заговорил снова, и Пепе вцепился в мой локоть.

— Английский, — шептал он. — Выговор странный, но это точно английский.

Оратор замер, все так же воздев руки к небу. Колокол смолк, медленно затих его низкий гул. Люди вокруг падали на колени, обратив лица к полумесяцу. Мы тоже преклонили колени — все, кроме Арне. Он шагнул вперед, высоко подняв мегафон.