Апокалипсис - [26]

Мы не стали созывать собрание, как они. Наше произошло само собой в тот жаркий день, когда мы сидели в игрушечном домике Трины Нидлз и обмахивались руками, жалуясь на погоду, как взрослые. Речь зашла о домашнем аресте, но нам показалось, что такое невозможно исполнить. Обсудили разные шалости, как, например, забрасывание шариками с водой и всякое другое. Кто-то вспомнил, как поджигали бумажные пакеты с собачьими какашками. Думаю, именно тогда обсуждение приняло такой оборот.

Вы спросите, кто запер дверь? Кто натаскал палок для костра? Кто зажег спички? Мы все. И если мне суждено найти утешение спустя двадцать пять лет после того, как я полностью уничтожила способность чувствовать, что мое счастье, или кого угодно, по-настоящему существует, я найду его в этом. Это сделали все мы.

Может, больше не будет городских собраний. Может, этот план, как и те, что мы строили раньше, не осуществится. Но городское собрание созвано. Взрослые собираются, чтобы обсудить, как не допустить того, чтобы нами правило зло, и также возможность расширения Главной Улицы. Никто не замечает, как мы, дети, тайком выбираемся наружу. Нам пришлось оставить там грудничков, сосавших пальчики или уголки одеял, они не входили в наш план освобождения. Мы были детьми. Не продумали все хорошенько до конца.

Когда прибыла полиция, мы вовсе не «носились, словно изображали дикарские танцы» и не бились в припадке, как сообщалось впоследствии. Я до сих пор вижу перед собой, как Бобби с влажными волосами, прилипшими ко лбу, горящими щеками, танцует под белыми хлопьями, падающими с неба, которому мы никогда не доверяли; как кружится Трина, широко раскинув руки, и как девочки Манменсвитцендер со своими козами и тележкой, груженной креслами-качалками, уезжают от нас прочь, и колокольчики звенят, как в той старой песне. Мир опять стал безопасным и прекрасным. За исключением здания муниципалитета, от которого поднимались огромные белые хлопья, похожие на привидения, и пламя пожара пожирало небо, словно голодное чудовище, не способное насытиться.

Джонатан Летем Чужие в городе

Джонатан Летем — автор бестселлеров «Бастион одиночества» («The Fortress of Solitude»), «Сиротский Бруклин» («Motherless Brooklyn») и нескольких других, не так давно была выпущена новая книга «Ты меня еще нe любишь» («You Don't Love Me Yet»). Дебютный роман писателя «Пистолет с музыкой» («Gun, with Occasional Music») завоевал премии Уильяма Л. Кроуфорда и журнала «Locus», а также вошел в число финалистов «Небьюлы». Летем опубликовал свыше шестидесяти рассказов во множестве изданий, от «The New Yorker» и «McSweeney's» до «F&SF» и «Asimov's». Его первый сборник «Стена небес, стена ока» («The Wall of the Sky, the Wall of the Eye») был удостоен Всемирной премии фэнтези. В 2005 году писатель получил стипендию «за гениальность» от Фонда Макартура за вклад в литературу.

Рассказ «Чужие в городе» принадлежит к числу произведений, в которых Летем выражает протест против технологий виртуальной реальности. В интервью «Science Fiction Studies» он заявил: «Я не собирался писать целый цикл рассказов, демонстрирующих мое сопротивление данным технологиям. Но годы мощного утопического бума, вызванного развитием компьютеров и созданием виртуальных реальностей, застали меня в Сан-Франциско, и мне захотелось как-то выразить скепсис относительно казавшихся наивными амбиций. Вот так и родились эти «истории протеста».

Кроме того, на сюжет «Чужих в городе» повлиял интерес Летема к «танцевальным марафонам» тридцатых годов прошлого века.

Людей мы увидали возле торгово-развлекательного центра, когда я осматривался, нет ли поблизости доходяг. Мы с Глорией собирались их обчистить, конечно, если их попадется не шибко много. Торгово-развлекательный центр лежал милях в пяти от города, куда мы держали путь, так что никто бы не узнал. Но, когда мы подошли поближе, Глория засекла фургоны с людьми и сказала, что это скэйперы. Раньше я этого словечка не слышал и сам не догадался, что оно означает. Но она объяснила.

Было лето. Дня два назад мы с Глорией отвалили от одной гопы… Нас там кормили, но под псалмы и прочую религиозную муть. Осточертело до смерти. С тех пор у нас крошки во рту не было.

— Ну, так что будем делать? — спросил я.

— Я с ними поболтаю, — сказала Глория. — А ты не встревай.

— Думаешь, до города подкинут?

— Не только подкинут, но и… — Она не договорила и загадочно ухмыльнулась. — Будем толковать — молчок, сечешь?

Я бросил обрезок водопроводной трубы, и мы с Глорией пересекли автомобильную стоянку. Жратвы в этом торговом центре было днем с огнем не сыскать, причем уже давно, но скэйперы пожаловали не за жратвой. Они вытаскивали из магазина складные стулья и привязывали к крышам фургонов. Я насчитал четырех мужиков и одну женщину.

— Здрасьте вам, — сказала Глория.

Двое работали на погрузке, на нас они даже не глянули. Женщина дымила сигаретой в переднем фургоне, ее мы тоже не заинтересовали. А остальные скэйперы повернулись к нам. Это были Кромер и Боюсь, но тогда я еще не знал их имен.

— Кыш, — сказал высокий косоглазый парняга с золотой фиксой. Выглядел он малость потрепанным, но зуб намекал, что Кромер никому не уступал в драке и не спал в ночлежке. — Нам недосуг.