Апокалипсис - [139]

Уайндэм ударился в панику.

Он выбежал на улицу, где на горизонте уже разливался алый свет зари. У соседей работала автоматическая система полива, разбрызгиватели пофыркивали в тишине, и когда Уайндэм помчался через их лужайку, он ощутил у себя на лице брызги, похожие на прикосновение прохладных рук. Потом, продрогший, он стоял на соседском крыльце, колотя в дверь обеими руками, крича что-то.

Прошло какое-то время — он не знал, сколько, — и его охватило жуткое спокойствие. Не было слышно ни звука, если не считать шума разбрызгивателей, из которых в свете уличных фонарей на углу вздымались сверкающие арки водяной пыли.

И тут ему было видение. Никогда еще он не испытывал ничего, столь похожего на божественное откровение. В своем прозрении он видел дома предместья, безмолвно вытянувшиеся перед ним. Видел безмолвные спальни. В них видел свернувшихся под простынями людей, тоже безмолвных, которые уже никогда не проснутся.

Уайндэм с трудом сглотнул.

После чего сделал нечто такое, о чем и помыслить не мог какие-то двадцать минут назад. Он наклонился, выудил ключ из тайника между кирпичами и отпер дверь соседского дома.

Соседская кошка прошмыгнула мимо него, жалобно мяукая. Уайндэм уже было наклонился, чтобы ее перехватить, но тут ощутил запах, тот самый неприятный, слабый органический запах. И вовсе не скисшего молока. И не грязных ног. Гораздо худший: испачканных пеленок или забившегося унитаза.

Уайндэм выпрямился, позабыв о кошке.

— Герм?! — позвал он, — Робин?!

Ответа не последовало.

В доме Уайндэм снял трубку телефона и снова набрал 911. Он долго вслушивался в гудки, затем, не удосужившись положить трубку на место, уронил телефон на пол. Прошел через безмолвный дом, хлопая рукой по выключателям. У двери в спальню он заколебался. Запах — теперь безошибочно узнававшийся как смешанная вонь мочи и фекалий, неизбежная, когда все мышцы тела разом расслабляются, — здесь ощущался сильнее. Когда он снова заговорил, на самом деле зашептал:

— Герм?! Робин?! — Он уже не ожидал услышать ответ.

Уайндэм включил свет. Силуэты Робин и Герма вырисовывались в постели, недвижимые. Подойдя ближе, Уайндэм уставился на них. У него перед глазами вихрем замелькали картинки, на которых Герм и Робин жарили что-то на гриле по случаю вечеринки в их квартале и работали в своем огороде. Особенно им удавались помидоры, Робин и Герму. Жена Уайндэма очень любила их помидоры.

Что-то сдавило Уайндэму горло.

И тогда он на какое-то время выпал из реальности.

Мир затянула серая пелена.

Когда Уайндэм пришел в себя, оказалось, что он стоит в гостиной перед телевизором Герма и Робин. Он включил его и принялся переключать каналы, но нигде ничего не было. Буквально ничего. Мерцающие черно-белые точки, и все. Семьдесят пять каналов помех. По собственному опыту Уайндэм знал, что любой мало-мальский конец света всегда транслируется по телевизору. Тот факт, что сейчас по телевизору его не показывают, вынуждал предположить, что конец света действительно наступил.

Если на то пошло, это просто заблуждение, будто значимыми и зримыми человеческие переживания делает телевидение, идет ли речь о конце света или о чем-то ином.

Можно было бы расспросить на этот предмет жителей Помпеи, если бы почти все они не погибли при извержении вулкана в семьдесят девятом году новой эры, почти за два тысячелетия до изобретения телевизора. Когда Везувий извергся и лава с ревом стекала по его склонам со скоростью четыре мили в минуту, погибли около шестнадцати тысяч жителей. По какому-то жуткому геологическому выверту, некоторые из них — во всяком случае, их оболочки — законсервировались, застыли внутри форм из вулканической пыли. Руки простерты в мольбе о милосердии, лица искажены ужасом.

В наши дни их можно увидеть за деньги.

Вот, кстати, один из самых любимых моих сценариев конца света: нашествие плотоядных растений.

Уайндэм сел в свою машину и поехал искать помощь — функционирующий телефон, телевизор или способного оказать содействие прохожего. Вместо того он обнаружил другие нефункционирующие телефоны и телевизоры. И, конечно же, других нефункционирующих людей, много, хотя отыскать их было не так просто, как вы могли бы подумать. Они не валялись на улицах, не сидели мертвыми за рулем автомобилей в гигантской транспортной пробке, хотя Уайндэм предположил, что в Европе дело обстоит приблизительно так, поскольку там катастрофа — в чем бы она ни заключалась — разразилась как раз в утренний час пик.

Однако в Новом Свете она застигла большую часть населения дома в постелях, и в результате дороги были непривычно пусты.

В растерянности — на самом деле в глубоком шоке — Уайндэм поехал на работу. К запаху он уже притерпелся, и вид мертвой ночной смены — мужчин и женщин, с некоторыми из которых он был знаком шестнадцать лет, — не сильно его потряс. Что его потрясло по-настоящему, так это многочисленные коробки, разбросанные по сортировочному залу: его вдруг остро пронзила мысль, что ни одна из них не будет доставлена по адресу. Так что Уайндэм сам загрузил свою машину и выехал на маршрут. Он не совсем понимал, для чего это делает, может быть, потому, что в одном из виденных им фильмов некий постапокалиптический бродяга находит в груде мусора форму почтовой службы США и принимается за Возрождение Западной цивилизации (с отказом от пороков Старого мира), развозя почту по адресам. Однако Уайндэм очень скоро осознал тщетность своей попытки.