АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация) - [3]

И когда жизнь Решетовской, как и жизнь Солженицына, начала отмерять 85-й человеческий год, Наталья Алексеевна решила сама себя оправдать. «Моя прижизненная реабилитация», — такой подзаголовок имеет шестая книга. Раскрыв её, читатель сможет на основе грустной исповеди мемуаристки и множества документов в очередной раз убедиться в том, что Наталья всегда была верна «своему Сане».

…Наталья Алексеевна надеялась, что она увидит свою исповедь напечатанной еще при своей жизни. Потому и книга носит подзаголовок «Моя прижизненная реабилитация». Но увы, судьба оказалась сильнее даже этой сильной женщины: всю жизнь проведшая то в тени, то под светом звезды Александра Солженицына, она и здесь исполнила его волю, поскольку реабилитация, как и пророчил он, оказалась лишь посмертной. Наталья Алексеевна ушла из жизни в мае 2003 года и была похоронена на Скорбященском кладбище в Рязани, рядом с могилой своей матери.

Но ее бунт не был бессмысленным: Наталья Решетовская выносит на суд читателей свое последнее слово, не дожидаясь, пока его произнесет сам Солженицын. Она любила его до последних дней своей жизни, но не прекращала при это, м отстаивать и свое мнение, и свое достоинство. И после смерти она остается его защитником и оппонентом, одновременно и документально беспристрастным, и самым неравнодушным…

Была жизнь Решетовской с Солженицыным. Была жизнь Решетовской с душой Солженицына. Теперь начинается жизнь с Солженицыным души Решетовской…

В. И. Крылов,

председатель литературной ассоциации «Переяславль», член Петровской академии наук и искусств.

* * *

— Тебя устроит… посмертная реабилитация? — спросил он меня. — Когда я умру, выйдет моя биография, и там о тебе будет сказано.

— Посмертная?.. — удивилась я. — Нет, не устроит. Раз ты отказываешься, я займусь своей реабилитацией сама.

Часть первая. При Солженицыне

Это висит надо мной с июня 1974 года. С того самого момента, когда «выдворенный» за границу А. И. Солженицын дал там свое первое телеинтервью компании «Коламбия Бродкастинг Систем». В конце месяца в один из своих приездов с дачи в Москву я услышала от моего АПНовского редактора К. И. Семенова по телефону: «Он все свалил на Вас!»

Оказалось, Константину Игоревичу удалось по западному радио на немецком языке услышать изложение этого телеинтервью. Корреспонденту телекомпании Уолтеру Кронкайту Солженицын причины изъятия органами Госбезопасности рукописи «Архипелага ГУЛАГа» объяснил возможной местью ему со стороны… Решетовской. Его неопределенные, но намекающие на это фразы дали основание газете «Новое русское слово» в номере от 26 июня уже уверенно написать: «Каким образом рукопись попала в руки Госбезопасности? Солженицын обвиняет в этом свою бывшую жену Решетовскую, которая хотела ему отомстить».

Я была сражена. Что делать? Мое элементарное благополучие зависит сейчас от того самого АПН, между которым и КГБ Александр Исаевич в своем телеинтервью поставил знак равенства. Но я — не гебистка. К изъятию «Архипелага» я не имела ни малейшего отношения. Но как доказать это, используя советские издательства, советские каналы? А других возможностей у меня, увы, нет! И это обвинение повисло на мне. В обывательском сознании слушавших западные передачи я оказалась уже и виновницей высылки Солженицына из СССР. И… никакой возможности противостоять, что-то противопоставить этой неправде!

Лишь спустя два года я оказалась способной сформулировать свои возражения «Новому русскому слову» и направить их в редакцию. Уведомление о вручении я получила, но напечатаны мои возражения, конечно, не были¹.

Полный текст телеинтервью Александра Исаевича я прочла значительно позже в книге «Мир и насилие», вышедшей на Западе. Меня потрясла, сверх прочего, недобросовестность приема, который применил Александр Исаевич, чтобы бросить тень на меня. На вопрос Кронкайта, кто была Воронянская, через которую стало известно место хранения одного из экземпляров «Архипелага…», Александр Исаевич ответил, что ее знали, как говорится в России, «раз-два и обчелся». Среди этих «раз-два и обчелся» была названа одна лишь я. Он счел нужным заявить, что «последние годы гебисты из АПН близки с ней, беседуют, конечно, очень расспрашивают, и она; может быть, не удерживается от обильных рассказов о прошлом, показывает фотографии, называет имена?» Предположение о моей возможной «разговорчивости» тут же переходит в категорическое утверждение: «Так Воронянская и была взята». И… ни звука об исключительной эмоциональности Ворбнянской, о там, что она органически не могла скрывать, как должно, своей причастности к Самиздату, к Солженицыну и даже к «Архипелагу…»! Александру Исаевичу не раз приходилось сдерживать ее и даже подавлять слухи, идущие от нее.

А когда это я угрожала местью? «Писала и через других передавала»?! Как можно так лгать, заведомо зная, что я не могу ответить на это так же публично? Или в такой ситуации как раз и удобно лгать?

Итак, Александр Исаевич стал на путь, если не превзошел, тех самых следователей и прокуроров, которых он так страстно клеймил в «Архипелаге…»: бездоказательные обвинения, притом обвинитель в данном случае знает, что доказательств нет, что обвиняемый не имеет никакой возможности разложить перед публикой доказательства своей невиновности.