Анжуйцы - [17]

– Я желаю снять у вас комнату.

Сбитый с толку Бонасье, был несколько обескуражен подобным поворотом событий, но как человек управляемый исключительно алчностью тут, же начал взвешивать все за и против неожиданного предложения. Он украдкой взглянул на одинокое окно во втором этаже, за которым пустовала светлая просторная комната, оценивающе окинул взглядом молодого незнакомца, лишенного даже намека на состоятельность, и виновато, но твердо ответил:

– Видите ли, месье, мы с женой люди простые, небогатые, ведем тихую, скромную жизнь, боюсь, вам неудобно будет жить у нас. К тому же дом невелик.

Умудренный опытом Бонасье, выбравший столь беспроигрышную тактику в разговоре с д’Артаньяном, допустил одну весьма существенную ошибку, не уделив должного внимания, крутившемуся рядом, как могло показаться, слуге. Он, беспрестанно прицениваясь и примеряясь к дворянину, не заметил внимательно наблюдавшего за ним простоватого молодца, с виду полного болвана. Питавший безответную слабость к мелким буржуа, Планше, за столь короткое время изучил галантерейщика настолько, что смог позволить себе впиться в него своими острыми коготками, впервые стараясь для незнакомого человека, причем, абсолютно бескорыстно. Он подхватил под руку вспотевшего от изысканного лицемерия лавочника, прервав его лживые объяснения, и незаметно для торговца, подмигнув удивленному д’Артаньяну, отвел его в сторону. Шепот, подчеркивающий конфиденциальность, плутоватого молодца, сыграл свою роль, Бонасье заворожено затих, его чутьё подсказывало, что речь может зайти о лёгких деньгах.

– Сударь, я прошу вас о помощи.

Незнакомец произнес фразу, которую галантерейщик менее всего ожидал услышать. Он, с чувством глубокого разочарования открыл рот, что бы с прискорбием отказать слуге, как отказал господину, но Планше, как мы успели заметить, действовал на шаг, а, то и два впереди многих достойных людей, тем более таких недотеп, как этот галантерейщик. Не дав вставить толстяку даже слова, плут, уверенно продолжил:

–…о помощи, во-первых, тайной, а во-вторых, не бескорыстной.

После слова «во-первых», галантерейщик проявил настороженную заинтересованность, после «во-вторых» попал в плен к хитрому пикардийцу, умело пользовавшемуся магическим, для лавочников, словом «корысть». Строя на этом расчет, пройдоха усилил натиск.

– Дело в том, что я являюсь, в большей степени, слугой не этого почтенного господина, а его отца.

Планше заговорщически приблизил уста к уху лавочника. Тот окончательно вспотев, вытер ладонью лоб, не в состоянии понять, когда же речь пойдет о причитающихся ему деньгах, в этом столь запутанном деле.

– Юноша, который стоит за вашей спиной, отпрыск древнего, влиятельного и богатого рода, будучи единственным наследником, сбежал из родового гнездышка, отказавшись от причитающихся ему почестей и власти.

Бонасье оглянулся, с недоверием оглядев худосочного молодца.

– Пусть вас не смущает его платье и временное отсутствие денег. В таком виде проще скрываться от шпионов отца, разосланных на поимку беглеца по всему королевству.

– Позвольте, но какое мне до всего этого дело? !

Завизжал галантирейщик, окончательно запутавшийся в силках расставленных ловким шаромыжником. Планше продолжил, едва сдерживая улыбку, предвкушая приближение момента для нанесения последнего и решающего удара, угодившей в сети добыче.

– Дело? Я правильно услышал, дело?

Бонасье неуверенно кивнул.

– А дело вот какое, я затащил юнца в Сен-Жермен, якобы здесь тихо и спокойно, а значить, можно укрыться от людей разыскивающих его по всем городам, селам и дорогам Франции. А возможно и Испании. А возможно и еще черти где!

Плут оглянулся по сторонам, будто опасаясь, что бы их, никто не подслушал, не переставая нести ахинею в ухо лавочника.

– А сам отправлю письмо его папаше, который незамедлительно явиться, и заберёт, в целости и сохранности своё чадо.

Планше вознес к небу указательный палец и беззвучно засмеялся. Галантерейщик влажными глазками уставился на пикардийца, от волнения потирая ладони, но всё ещё не до конца понимая свою роль в столь гнусной истории. Он хорошо знал, что низость и предательство стоит только потереть старым лоскутом, и они заблещут золотым сиянием. Поэтому всем своим видом демонстрировал одобрение и готовность принять участие в бесчестном плане Планше.

– Папаша, за поимку наследника обещал.

Ухо лавочника прилипло к губам плута.

– …пять тысяч ливров! Клянусь Святым Блазом!

Бонасье тихо застонал.

– Но у меня нет, ни места где можно поселить сопляка, до приезда родителя, ни денег, чтобы снять эту чертову комнату. Народец нынче мелкий.

– Вы ошибаетесь любезный! Есть ещё на земле благородные люди! Я готов помочь вам!»

Пикардиец пустил в ход все свои театральные навыки изощренного паяца; – которых плодит жестокая уличная действительность, вынуждающая частенько играть чужие роли; – чтобы должным образом отобразить благодарность. Его губы задрожали, а из глаза покатилась выдавленная слеза, он склонил голову на плечо лавочника и, всхлипывая, произнес:

– Я, не часто, встречал на земле достойных людей, но вы просто святой. Нет, вы святой! Дайте я вас расцелую!