Анжелика. Мученик Нотр-Дама - [9]

В этот раз на Анжелике было двухцветное платье — оливковое с бледно-зеленым, не по сезону легкое. По улицам и набережным разгуливал влажный ветер, и она куталась в шелковую накидку сливового цвета.

Наконец они добрались до громады дворца, на крышах и куполах которого украшенные гербами дымовые трубы тянулись к облачному небу.

Анжелика прошла через внутренний двор и, поднявшись по огромной мраморной лестнице, оказалась у дверей апартаментов, которые, как ей сообщили, отныне принадлежали Мадемуазель. Когда она вновь увидела эти бесконечные коридоры, зловещие, несмотря на позолоченные кессонные потолки, расписанные цветами панели и драгоценные гобелены, она не смогла не содрогнуться от страха. Слишком много теней пряталось в укромных уголках, словно специально созданных для засады и нападения. В старом королевском дворце на каждом шагу вырастали призраки кровавой и страшной истории, хотя придворные молодого монарха и пытались привнести туда хотя бы немного веселья.

Месье де Префонтен сообщил Анжелике, что Мадемуазель находится в Большой галерее, у своего художника, и предложил проводить ее туда.

Он с серьезным видом шел рядом с молодой дамой. Это был не первой молодости мужчина, осторожный и осмотрительный. Великая Мадемуазель так ценила его советы, что королева-мать дважды отправляла беднягу в изгнание, чтобы досадить ей.

Анжелика, хотя и была погружена в свои собственные заботы, все же старалась поддерживать разговор и спросила его, каковы планы принцессы. Не собирается ли она вскоре переехать в Люксембургский дворец, как это предполагалось ранее?

Господин де Префонтен вздохнул. Мадемуазель пришла в голову мысль отдать приказ о ремонте своих апартаментов в Люксембургском дворце, хотя они и без того очень красивы и почти новые. Временно она поселилась в Лувре, не выдержав соседства во дворце Тюильри с Месье. С другой стороны, ведутся разговоры о свадьбе Месье и Генриетты Английской и о том, что молодая пара будет жить в Пале-Рояль, и потому Мадемуазель надеется вернуться в Тюильри.

«Лично я, мадам, — заключил господин де Префонтен, — не скрою от вас своего мнения по этому поводу: будь то Люксембургский дворец или Тюильри — это в любом случае лучше, чем Лувр».

И он доверительно склонился к ней:

— Что вы хотите, ведь мои дед и отец были протестантами. И меня почти до десяти лет воспитывали в традиции кальвинизма. Ничего не поделаешь — ни один гугенот не будет чувствовать себя в своей тарелке, проходя по коридорам Лувра. Конечно, много воды утекло с той страшной ночи, но иногда мне чудится, что на плитах алеет кровь, пролитая в день святого Варфоломея. Дед подробно рассказывал мне о той трагедии. Ему тогда было двадцать четыре года, и он чудом избежал гибели при избиении протестантов… Взгляните. Из этого окна король Карл IX стрелял из аркебузы по своим дворянам-гугенотам, которые пытались спастись, переплыв через Сену и добравшись до Пре-о-Клерк. Мой дед помнил Карла IX, бородатого великана, кричавшего в ярости: «Бей! Бей! Не щади никого!» Всю ночь в Лувре лилась кровь. Из всех окон выбрасывали трупы, во всех закоулках резали людей. Вы не гугенотка?

— Нет, месье.

— Тогда не знаю, зачем я вам рассказываю все это, — задумчиво произнес господин де Префонтен. — Сам я католик, но детские впечатления трудно изгнать из памяти. С тех пор как я поселился в Лувре, я плохо сплю по ночам. Я просыпаюсь, вскакиваю, мне слышится крик в коридоре: «Бей! Бей!» Меня преследует топот вельмож-протестантов, бегущих от своих убийц… Если вас интересует мое мнение, мадам, то я задаюсь вопросом, не водятся ли в Лувре призраки… кровавые призраки.

— Вам хорошо бы принять отвар успокаивающих трав, господин де Префонтен, — посоветовала Анжелика. Ей стало слишком не по себе от этих мрачных историй. Попытка убить ее, когда она чудом спаслась, но которая стоила Марго жизни, была еще слишком свежа в ее памяти, чтобы она могла спокойно воспринимать рассказанные господином де Префонтеном слова как игру больного воображения.

Убийство, насилие, измена — самые гнусные преступления притаились в недрах огромного дворца.

Вскоре Анжелика обнаружила, что находится в каком-то подвале под Большой галереей. Со времен Генриха IV эта часть Лувра предназначалась для художников и некоторых ремесленников.

Скульпторы, живописцы, часовщики, парфюмеры, гранильщики драгоценных камней, оружейники, выковывавшие стальные шпаги, самые искусные золотильщики, специалисты по насечке золотых и серебряных узоров, мастера, изготавливавшие музыкальные инструменты, научные приборы и гобелены, книгопечатники жили там со своими семьями за счет короля. За тяжелыми дверями лакированного дерева слышались удары молота по наковальне, щелканье станков, на которых ткали гобелены и «турецкие» ковры, глухой стук прессов в типографии.

Живописец, которому герцогиня де Монпансье заказала свой портрет, был родом из Голландии; высокий, с ясными голубыми глазами на розовом, как ветчина, лице и с русой бородой. Скромный и талантливый художник, Ван Оссель противостоял капризам придворных дам с помощью своего несокрушимого спокойствия и плохого знания французского языка. И хотя чаще всего вельможи обращались к нему на «ты», как это было принято в отношении слуг и ремесленников, он все же умел отстоять право на собственное мнение.