Анж Питу - [207]

Она крикнула матери, что скоро догонит ее, и мать спокойно поехала вперед – ведь до фермы было рукой подать.

Лакей подошел к Катрин.

– Мадмуазель, – сказал он, – господину Изидору срочно необходимо поговорить с вами; он просил назначить место, где он мог бы увидеть вас сегодня в одиннадцать вечера.

– Боже мой, – воскликнула Катрин, – что случилось?

– Не знаю, мадмуазель; я знаю только, что он получил из Парижа письмо с траурной печатью; я уже целый час дожидаюсь вас здесь.

На колокольне в Виллер-Котре только что пробило десять; звон кимвала медленно замирал в воздухе, и вместе с ним один за другим улетали вдаль часы.

Катрин огляделась кругом.

– Ну что ж, здесь темно и покойно, – сказала она, – я буду ждать вашего хозяина здесь. Лакей вскочил на лошадь и ускакал. Встревоженная Катрин возвратилась на ферму. Что мог сообщить ей Изидор в такой поздний час, кроме дурной вести?

Любовные свидания обставляются иначе.

Но какое все это имело значение? Главное, что Изидор хочет ее видеть, – к нему она не побоялась бы прийти и в полночь на кладбище.

Поэтому, ни минуты не поколебавшись, она пожелала матери спокойной ночи и поднялась к себе.

Мать, ничего не заподозрив, разделась и легла.

Впрочем, если бы даже бедная женщина что-то и заподозрила, это бы ничего не изменило. Ведь Катрин была на ферме законной хозяйкой!

Хозяйка же эта, войдя в свою комнату, не разделась и не легла.

Она ждала.

Часы на колокольне пробили половину одиннадцатого, затем без четверти одиннадцать.

Тогда она погасила лампу и спустилась в столовую.

Окна столовой выходили прямо на дорогу: девушка открыла одно из них и проворно спрыгнула на землю.

Окно она оставила открытым, чтобы таким же путем вернуться назад, и только притворила ставни.

Она быстро добежала до назначенного места и, прижав одну руку к пылающему лбу, а другую – к колотящемуся сердцу, тщетно пытаясь унять дрожь в ногах, принялась ждать.

Впрочем, ждать ей пришлось недолго. Вскоре из лесу донесся стук копыт.

Она сделала шаг вперед и увидела Изидора. Лакей держался поодаль.

Изидор, не спешиваясь, протянул Катрин руку, помог ей взобраться на круп своего коня, обнял ее и сказал:

– Катрин, вчера в Версале убили моего брата Жоржа; брат Оливье призывает меня к себе, я уезжаю, Катрин. Горестно всхлипнув, Катрин сжала виконта в объятиях.

– О! – застонала она, – если они убили вашего брата Жоржа, они убьют и вас.

– Катрин, что бы ни было, мой старший брат ждет меня. Вы ведь знаете, Катрин, как я люблю вас.

– О, останьтесь, останьтесь, – взмолилась Катрин, которая из всех слов Изидора поняла только одно: он уезжает.

– Но это мой долг, Катрин! Я обязан отомстить! Отомстить за брата Жоржа!

– О горе мне! – вскрикнула Катрин и, дрожа всем телом, не помня себя, припала к груди Изидора.

Слеза выкатилась из глаз виконта и капнула на шею девушке.

– О, – сказала она, – вы плачете, значит, вы меня любите.

– Да, Катрин, да, но брат, старший брат пишет мне:

«Приезжай!» Могу ли я ослушаться?

– Тогда поезжайте, – сказала Катрин, – я не держу вас.

– Последний поцелуй, Катрин.

– Прощайте!

И, поняв, что ничто не заставит Изидора ослушаться приказа старшего брата, девушка выскользнула из объятий возлюбленного, спрыгнула с коня и без сил упала на землю.

Изидор отвернулся, вздохнул, помедлил – но неумолимый приказ торопил его и, бросив прощальный взгляд на Катрин, он пустил коня галопом и умчался прочь.

Лакей последовал за ним.

Катрин даже не шевельнулась.

Почти в то же мгновение вдалеке показался какой-то мужчина; он шел к ферме со стороны Виллер-Котре и едва не наступил на распростертое поперек дороги бездыханное тело.

Потеряв равновесие, он упал и лишь тогда понял, кто перед ним.

– Катрин! – завопил он. – Катрин умерла! Вопль его был так страшен, что разбудил всех собак на ферме.

– Кто же, кто убил Катрин? – кричал он. Положив тело девушки к себе на колени, он склонился над ним, объятый ужасом и горем.