Антымавле — торговый человек - [6]

Гывагыргин снова перешагнул через блюдо.

— Гок! Гок! Ху! Нет Етылина, нет Етылина! — громко закричал он. — Ушел Етылин. Совсем ушел!..

Через открытую дверь яранги Гывагыргин заметил человека, спускавшегося к берегу моря. Он вдруг, словно нашел что-то неожиданное, радостно воскликнул:

— Рытегрев! Спускающийся к нам пришел!..

— Рытегрев! Рытегрев! — хором повторяли сидящие.

Выступил пот на лбу у Гывагыргина, осторожно передал он сына матери и бросил горсточки мяса в четыре направления света.

— И ты, наш очаг, охранитель семейного счастья, будь добрым! Вай-вай, на, ешь и ты! — наклонился над костром Гывагыргин и положил в него кусочки мяса.

Старуха проворно встала и раздала остатки еды присутствующим.

Так не стало Етылина, пропал Етылин, его унесли злые духи пришельцев. А в стойбище появился новый человек, по имени Рытегрев.

Старуха выбежала из яранги Гывагыргина и понесла эту весть по стойбищу. Надо предупредить всех, чтобы кто-либо случайно не назвал имени Етылин…

Душно. Слабенькое пламя жирника еле теплится. Запасы истощились, и жир расходуется очень экономно.

На верхней балке висит одежда, над жирником — вывернутые наизнанку торбаса, чижи и детская обувь. Стенки полога и потолок почернели от копоти.

Накрытые легкими оленьими шкурами, лежат Кейнеу, Рытегрев и Гывагыргин. Рытегреву пошел седьмой год. Правда, точного счета лет не вели, но приход усатой лодки в год рождения Рытегрева запомнился на всю жизнь.

Кейнеу потянулась к жирнику, иглой подправила фитиль, собрала в кучу нагар. Пламя поднялось яркой ровной полоской.

Зашевелился Гывагыргин.

— Рассветает? — сонным голосом спросил он и поднялся с постели.

Рытегрев беззаботно похрапывал. Во сне он чему-то улыбнулся, почесал шею, перевернулся на другой бок и высунул ноги из-под шкуры.

Гывагыргин шлепнул Рытегрева рукой по голым пяткам.

— А-а! — вскрикнул Рытегрев и вскочил, испуганно ворочая черными глазенками.

— Нельзя спать вытянувшись: тело напрягается, — наставительно заметил отец. — Пусть оно отдыхает свободно.

Рытегрев привык к шуткам отца, но его каждый раз пугал неожиданный удар по пяткам.

— Ну-ка, посмотри, как там, — кивнул в сторону выхода Гывагыргин.

Рытегрев надел кухлянку на голое тельце, сунул ноги в торбаса и выскользнул в чоттагин, впустив в полог струю свежего воздуха. Пламя в жирнике вспыхнуло и засветилось ярче.

— Рассветает! — крикнул он с улицы.

— Откуда ветер дует?

В пологе был слышен скрип снега. Это Рытегрев обежал вокруг яранги.

— С запада!

— Какое небо над морем?

— Светлое.

— Над Заячьей горой есть облака?

— Нет, — продолжал бегать вокруг яранги Рытегрев, щелкая зубами.

— А звезды часто мигают?

— Ии, да!

— Ну, хватит, — приказал отец, мысленно представив погоду на улице.

С клубами морозного воздуха вкатился в полог посиневший Рытегрев.

— Нымелькин, хорошо! — похвалил Гывагыргин и коснулся щекой холодного тела сынишки.

Такая процедура совершалась каждое утро. Разве что сильная пурга сдерживала отца, и тогда он не выгонял малыша на улицу. Постепенно Рытегрев сам научился сообщать сведения о погоде, охватывая взглядом небо, горизонт, льды и далекие сопки.

…Стоял морозный чачанлергин — месяц вымерзания вымени дикого оленя. Припай торосистый и широкий. Чтобы добраться до кромки к рассвету, нужно выезжать на собаках в середине ночи. Но ехать туда бесполезно. Ветер и течение гонят старый лед. У такого льда нерпа не держится.

Нерп ловили на припае, с трудом выискивая лунки. Охотникам в день удавалось поймать одну-две нерпы. Их тут же разделывали умелые руки хозяек яранг, куски мяса и жира разносили по всем семействам. Добытчику оставалась почти такая же небольшая доля, какая раздавалась соседям.

Собаки бродили тощие, скучные и большей частью отлеживались в чоттагинах, у входа в полог.

А тут еще сорвался свирепый Керальгин и задул с такой силой, с какой только может дуть полярный северо-западный ветер. Керальгин выхватил еще не слежавшийся снег из торосов, ущелий, глубоких ложбин и оврагов и понес его над ледяным безмолвием моря и пустынной тундрой.

Тоскливо в стойбище. Не слышно веселых криков детей, не созывает людей своим призывом «Ок-ок!» Имлытегин на очередное состязание. По ночам уныло воют голодные собаки. Имлытегин с Гемалькотом собрали самых крепких собак в стойбище и выехали в тундру в надежде найти оленевода Амчо, с которым поддерживали меновые связи. Но Амчо почуял беду и, беспокоясь за свое стадо, убрался подальше в горы. Амчо боялся, что по своей слабости и мягкосердечию не сдержится, раздаст всех оленей бедствующим людям. И тогда его тоже постигнет такая же участь.

Десять дней рыскали по тундре Имлытегин с Гемалькотом, потеряли половину собак, которые на ходу валились с ног, обморозились сами и ни с чем вернулись в стойбище. Голод на всем побережье — узнали они от жителей соседних стойбищ. Съедены остатки мяса, догорают последние капли жира.

В каждой яранге под вой ветра раздавались звуки бубнов и молящие призывы к духам, но ни один добрый дух не откликался на просьбы людей, ни один злой дух не хотел уступить. Ели старые нерпичьи и лахтачьи ремни, снимали с яранг почерневший, высохший репальгин. Все, что можно разжевать, съедалось.