Антымавле — торговый человек - [5]

После первого глотка Гывагыргин долго отплевывался, но белые друзья просили еще выпить, и он набрался храбрости, зажмурился и приложил горлышко ко рту. Нельзя же отказывать в желании другу. В голове зашумело, стало весело, язык болтался, как плеть на собачьем кнутике. Незаметно все оказались в пологе. Длинный гость никак не мог разместиться и улегся поперек, из угла в угол. Гывагыргин смеялся. Кейнеу забилась в угол, но белые дали и ей выпить, и она тоже засмеялась. Етылин заплакал. Гывагыргин сказал:

— Пусть тоже станет веселым, — и влил несколько капель в рот ребенка.

Етылин захлебнулся, заплакал еще сильнее, но Кейнеу его быстро успокоила. Гывагыргин допил остатки и погрузился в темноту.

Стонал и охал в своей яранге Гиулькут.

— Ка-а-комэй! Голова, что бубен. Стучит, не дает ни о чем думать. Ок-кой! Ии-и!

Но все же и приятные воспоминания возникали в голове. Как хорошо пьется экимыль — огненная вода! Сначала во рту горько, потом тепло идет по всему телу. Голова становится легкой и непослушной, зато с духами хорошо разговаривать. Язык так и бросает в них скверные слова.

— Ии-и-ии-ии! — хватается старик за голову и валится со стоном на шкуры. — Наверно, завидуют духи, потому и вселились в мою голову…

В чоттагине курил трубку Имлытегин. У него тоже трещала голова, а тут еще нехорошие мысли сверлили ее. Кладовая, расположенная за пологом, оказалась пуста. Сорок связок китового уса, по двадцать штук каждая, исчезли. Ус принадлежал всем охотникам стойбища, его берегли для обмена на вельбот, который пообещал кавралин — береговой торговец Кувар с Большого Носа. Но уса нет, не будет и вельбота. Взамен остались пять пачек патронов, две плитки чая, да у женщин какие-то безделушки…

Болело все стойбище. И лишь старик Эмлылькот с сыном да несколько старух, которые уходили в тундру, остались трезвыми.

Эмлылькот еще до выхода на берег белых сказал, что огненная вода не для настоящих людей. Когда выпьешь, теряешь рассудок, становишься как ребенок.

— Как голодные собаки, набросились на огненную воду, — упрекнул Эмлылькот Гиулькута.

— Тебе завидно, тебе меняться нечем! — закричал, брызгая слюной, Гиулькут.

Имлытегин вытолкал Эмлылькота из яранги. Этого он ни за что бы не сделал в другом состоянии. Никогда в жизни еще не терпел такой обиды старый Эмлылькот и твердо решил уйти к верхним людям.

Никто в стойбище не винил друг друга. Люди вздыхали, сожалели, боялись смотреть в глаза друг другу, проклинали духов, вселившихся в них, и наконец смирились.

Жизнь стойбища пошла своим чередом, и только старый Эмлылькот сдержал свое слово и ушел к верхним людям.

Но тут, как снег в середине лета, свалилось новое несчастье, сковавшее стойбище ужасом и тревогой. Имлытегин не поверил своим глазам, когда взобрался на скалу Равыквын. Священное место было осквернено. Головы моржей, аккуратно складывавшиеся полукругом в течение столетий, раскиданы, разбиты, из многих вырублены клыки.

— Какомэй! — Лицо Имлытегина исказилось от ужаса. Звенел бубен в яранге Гемалькота, умолял своих защитников Каанто, шептали заклинания старухи, обращался к всемогущему духу моря Кереткуну Гиулькут. Молчали женщины, сидели притихшие и напуганные дети. Обращались к духу моржа, кита, нерпы, просили помощи у всесильной косатки, чтоб подогнала она к берегу морских зверей и спасла людей.

Тихо стало в яранге Гывагыргина. Печаль одолела молодую семью. Маленький Етылин лежал без движения, не заливался здоровым голосистым плачем, как раньше. Его посиневшее тельце вздрагивало. Кейнеу насильно засовывала сосок ему в рот, сцеживала молоко, но Етылин тут же все срыгивал обратно.

— И кто водит чужих людей в дом, когда есть маленький ребенок, — ворчала на Гывагыргина старуха. — Злые духи пришельцев вселились в Етылина… Ты, ничтожный человек, отдал вместе с вещами здоровье ребенка…

Слова старухи, как иглы, вонзались в сердце Гывагыргина. Он сидел рядом с Етылином и передергивался при каждом слове матери.

— Иди, отведи духов болезни, — приказала старуха. — Я все приготовила. Только ты, отец, можешь спасти сына.

Гывагыргин покорно вылез из полога. В чоттагине горел небольшой костер. По бокам стояли два деревянных блюда. Выползли из полога старуха с бубном и Кейнеу, державшая на руках ребенка, завернутого в пыжиковую шкурку. Все в полном отчаянии уселись у столба, поддерживающего остов яранги.

Гывагыргин взял из рук старухи бубен, тихим охрипшим голосом запел:

— Ая-аа-яа-аа-яя-а! Валвыйнын, всемогущий ворон, ты летаешь с древних времен над вселенной, далеко летаешь, все видишь, все знаешь… Аа-а-я-аа!.. Я хочу, чтобы ты помог мне. Разбей лед, растопи лед! Выгони злого духа из маленького человечка. Помоги мне!..

— Гок! Гок! — вторили хором сидящие. — Помоги нам! Помоги нам!

Гывагыргин бросил бубен и взял на руки Етылина.

— Ты не на этой земле живешь, — обратился он к ребенку и перешагнул через блюдо с мясом. — Ветер не коснется тебя, старый морской лед не раздавит тебя. Ты там, в глубоком море, находишься. Море толстыми льдинами закрыто. Ты там, в бездне, находишься. — Гывагыргин попятился назад.

Старуха вскочила и быстро повесила на шею ребенка кожаное ожерелье с красным камушком, которое должно сделать ребенка счастливым.