Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой - [47]

Во всем этом, несомненно, немалая доля юношеской раздражительности, но одновременно эту позицию лелеяли безошибочный инстинкт и естественная непримиримость юности. «Паломник» Чарли Чаплина восхитил Антуана, так же, как и первая часть «Общественного мнения». Поразили экстраординарная чувствительность большого комика и присущий ему дар наблюдательности. Но ко всему, что лишь слегка отличалось в худшую сторону от превосходного, Сент-Экс испытывал лишь отвращение. После просмотра плохого фильма «с фальшивыми эмоциями и без внутренней целостности» он с негодованием написал матери: «Снаружи кусает холод. Свет в витринах контрастен и неприятен. Я думаю, можно было бы сделать прекрасный фильм, состоящий из уличных впечатлений, подобных этим. Люди, снимающие фильмы, – полные кретины. Они не знают, как смотреть. Не разбираются в своей технике. По-моему, было бы достаточно поймать десять лиц, десять движений, дабы передать сжатые спрессованные впечатления. Но деятели кино не способны к этому синтезу, и все, чего они достигают, – всего лишь фотография».

Эйнштейн согласился бы с ним, так же, как и Жан Виго, не говоря уж о Набокове. На сей раз это снова – речь автора, самозваного критика, определявшего творчество, прежде всего, как способность к наблюдению. Он посвятил этим вопросам немало размышлений, стимулированных не только часами, проведенными в воздухе (когда нормальный, видимый с земли горизонт изменяется до неузнаваемости), но и литературными разговорами, услышанными в салоне кузины Ивонны Лестранж. В отличие от Мари-Бланш де Полиньяк и других патронесс изобразительного и литературного творчества, Ивонна де Лестранж не устраивала ни одного из тех еженедельных салонов, где приветствовались привилегированные персоны литературного мира, явившиеся отведать шампанского и бисквитов, если им на это хватало вдохновения. Но на обедах, которые она давала в своей квартире в квартале Малакуа, часто присутствовали издатели, критики и писатели, которым она была рада представить своего кузена как «подающего надежды автора». Одним из таких гостей оказался Жак Ривьер, объединявшийся с отпрыском протестантского банковского семейства Жаном Шлумбержером и с Жаком Купо, блестящим постановщиком «Театр дю Вьё Коломбье» (или «Театра Старой голубятни»), чтобы начать выпускать «Нувель ревю франсез», заумный литературный ежемесячник, вокруг которого Гастон Галлимар и Андре Жид вскоре создали издательскую компанию, весьма значительную для Франции. Другим обитателем гостиной Ивонны был Рамон Фернандес, необычайно образованный и воспитанный человек и блестящий собеседник. К тому же он унаследовал от своего отца-мексиканца талант к исполнению танго, превративший его в многообещающий приз для владелиц салонов и богатых наследниц, стремящихся отыскать достойную человеческую натуру, дабы усыпать ее своей щедростью.

Именно через Фернандеса (тоже принимавшем участие в «Нувель ревю франсез») Сент-Экзюпери познакомился с Жаном Прево, благодаря которому и состоялся его литературный дебют. Как и Антуан, Прево отличался исключительно крепким телосложением, но, в отличие от Антуана, превратил это в фетиш. В юности он был полноватым и, как признавался позже, «смешным» маленьким мальчиком и, преодолевая эту склонность к тучности, развил в себе энергичный интерес к атлетике. Каждое воскресенье он отправлялся в предместья города играть в футбол и на спор мог пробежать стометровку за 11 секунд. Он гордился своим телосложением и не в меньшей степени крепостью своего черепа и часто, заходя в книжный магазин Сильвии Бич на рю де л'Одеон, ударялся головой о железную трубу на стене, заставляя дрожать и трубу, и продавщицу книг. Сам же он при этом ничего не чувствовал! «Вы могли бы с одинаковым успехом ударить кулаком железный брусок и голову Прево», – написала она годы спустя в своей восхитительной книге воспоминаний «Шекспир и компания». В этом не было никакого преувеличения: как-то Эрнест Хемингуэй обнаружил, что сломал большой палец во время состязания по боксу с Прево, организованного его любимой владелицей книжного магазина.

На рю де л'Одеон, где Сент-Экзюпери был представлен Прево, на заре 20-х годов образовался один из литературных центров Парижа, благодаря двум книжным магазинам и двум замечательным или даже уникальным женщинам.

Расположенная в доме номер 12 книжная лавка Сильвии Бич «Шекспир и компания» стала любимым местом для американских и английских авторов, таких, как Скотт Фицджеральд, Роберт Мак-Алмон, Арчибальд Маклейш, Уильям Карлос Уильямс, Эзра Поунд, Джеймс Джойс и, конечно, Хемингуэй, кого продавщица книг нежно упоминала как своего «лучшего покупателя». Напротив через дорогу, в доме номер 7, находился «небольшой серенький книжный магазинчик» Адриенны Монье. Его часто посещали не менее выдающиеся звезды, но уже из галактики французских авторов, куда входило большинство ведущих литературных имен, начиная с Жида, Поля Валери и Андре Моруа, чьи фотографии и гравюры с автографами были вывешены в два, три или даже четыре ряда над книжными полками. Этот человеческий поток постоянно перетекал между двумя заведениями, поскольку их владелицы дружили, а их магазинчики, где зимой всегда можно было найти уютное тепло нагретых печами кабинетов, представляли собой и книжные лавки, и литературные мастерские. Именно в лавке «Шекспир и компания» Сильвии Бич однажды впервые увидел свет «Улис», а в «Доме друзей книг» Адриенны Монье встречались французские почитатели Джойса во главе с трудолюбивым Валери Ларбо и энциклопедистом Леоном-Полем Фаргом (чье владение французским сленгом сродни Джойсу) и обсуждали, как лучше перевести на язык Рабле наиболее запутанные пассажи книг Джойса. Значит, как раз в то время, когда Сент-Экзюпери был впервые представлен Адриенне Монье и вошел в ее литературный кружок, Хемингуэй, Торнтон Уайлдер и Скотт Фицджеральд, не говоря уж о Джойсе, Эзре Поунде или Форде Мэйдоксе Форде, могли преспокойно беседовать в книжном магазине Сильвии Бич напротив через улицу. Хотя письменных свидетельств его встреч ни с одним из них нет. Обе женщины демонстрировали нежную привязанность к бархатным жакетам, причем жакет Адриенны Монье больше напоминал болеро. Сильвия Бич была худенькой, с «живым, точеным лицом, карими глазами, которые были столь же быстрыми, как у маленького зверька, и столь же веселыми, как у молоденькой девочки» (цитата из книги «A Moveable Feast»). Адриенна Монье имела пышные формы, круглый нос, здоровые розовые щеки и почти соломенные волосы, уложенные по-крестьянски просто. Ее длинная серая юбка, доходившая до лодыжек, немного отдавала женским монастырем, а то и птичником, крестьянским был и тот аппетит, с которым она вгрызалась в трюфели. Она происходила из суровой горной местности, ее семья жила в Ла-Феркла, над Шамбери, в Савойе, и, хотя отличалась необычайной живостью и любознательностью и находила общий язык с эстетами, подобно Жиду или Валери, вероятно, скрытый инстинкт крестьянки заставил ее выбрать Прево – здоровый естественный тип – себе в помощники по изданию литературного ежемесячника, основанного ею в 1925 году.