Антропология детства. Прошлое о современности - [9]

Образуются коннектомы — соединения нейронов в функциональные сети/структуры, которые выстраиваются в зависимости от решаемых задач. Развитие речи у ребёнка можно представить как такого рода коннектомную эволюцию, происходящую в онтогенезе, которая заключается в изменении архитектуры крупномасштабных корковых сетей в прецентральной, височной и лобной областях левого полушария. Происходит замыкание дорзальных и вентральных путей, соединяющих зоны Вернике, Брока, теменно-височно-затылочную ассоциативную и премоторную кору, в результате чего образуется кольцо, обеспечивающее слухомоторную координацию и порождение сложных синтаксических построений. Это кольцо замыкается к 2–3 годам — в это же время ребёнок начинает говорить (Changeux, Goulas, Hilgetag 2021: 2440; Хомский, Бервик 2018: 233–245).

С освоением речи, причём именно в раннем детстве, лет до пяти, на основе продолжающегося органического развития мозга (миелинизация нервных волокон, выстраивание синаптической архитектуры) происходит создание нейронных структур, отвечающих не просто за речь, но и за формирование уникального собственно человеческого вербально-логического мышления (Хомский, Бервик 2018).

Онтогенетическая программа, заложенная в Homo sapiens, в полной мере реализоваться может только в социальной среде. Значит, минимальная забота о потомстве во имя выживания вида должна быть эволюционно заложена в генетическую программу. Это условие существования рода людского.

Отношение же к ребёнку и детству в культуре, образы детства и стратегии взросления — явления совсем иного порядка. Речь пойдёт о восприятии детства в различных культурах мира.

Отношение к ребёнку в разных обществах

Вслед за вышеупомянутым Рональдом Ронером, который уже около тридцати лет в Университете Коннектикута проводит исследования отношения родителей к детям в различных культурах мира, подчеркнём, что нет обществ, где родители вовсе бы не заботились о детях. Все дети в той или иной степени получают от родителей заботу, «шкала родительского тепла» (the warmth dimension of parenting) в общем представлении о детско-родительских отношениях универсальна. Ронер приходит к заключению, что нет «отвергающего» стиля воспитания, родительского «отвержения» ребёнка как варианта культурной нормы не существует. Просто заботу о ребёнке каждое общество понимает по-своему. К тому же, кроме общекультурных трендов родительского отвержения-принятия, есть значительные индивидуальные вариации, а также, что очень важно, субъективная составляющая отношений родителей и детей: как сам ребёнок воспринимает отношение к себе взрослых — как любовь, заботу, безразличие или враждебность (Rohner, Khaleque, Cournoyer 2012).

Стоит подчеркнуть, что в различных культурах и обществах любовь и строгость выражаются в различных культурных символах и формах поведения. В Японии, например, не принято открыто проявлять нежные чувства к ребёнку, баловать его, равно как и наказывать, но и без шлепков и порки это весьма строгое и суровое воспитание. Вседозволенность воспринималась бы в контексте традиционной японской культуры как невнимание и заброшенность со стороны родителей.

При всём том в большинстве традиционных культур ребёнок, особенно младенец, воспринимается как недо-человек. Именно поэтому, несмотря на обычную заботу и любовь к детям, временами в традиционных обществах допускается инфантицид. Если ребёнок родился, когда у матери уже есть на руках один малыш, и двоих выкормить она не в состоянии (предпочтение отдаётся старшему); когда неурожай, засуха, и племя голодает; когда ребёнок родился с какой-то патологией (обстоятельства могут быть самыми разными) — его могут лишить жизни. Подчеркну, что инфантицид никогда не был нормальной практикой обращения с детьми. Он всегда был исключением в силу обстоятельств, отклонением, но отклонением, которое отнюдь не во все времена и не во всех культурах каралось.

Вспомним Древнюю Грецию, Спарту и её практику «выбраковывания» младенцев. Плутарх описывает нравы спартанцев как справедливые и разумные: «Отец был не вправе сам распорядиться воспитанием ребёнка — он относил новорождённого на место, называемое „лесхой“, где сидели старейшие сородичи по филе. Они осматривали ребёнка и, если находили его крепким и ладно сложенным, приказывали воспитывать… Если же ребёнок был тщедушным и безобразным, его отправляли к Апофетам (так назывался обрыв на Таигете), считая, что его жизнь не нужна ни ему самому, ни государству…» (Плутарх 1994). Аристотель, Гиппократ, Цицерон, Сенека считали, что дети с различными отклонениями недостойны жизни. В некоторых обществах считалось, что рождение двойняшек приносит несчастья, и такие младенцы были обречены.

При этом убийством инфантицид не считался. Просто новорождённый ещё не человек. В средневековой Японии убийство новорождённого младенца называлось словом, которое дословно переводилось не «убить», а «вернуть обратно». Просто пришёл он оттуда, и его туда же возвращают.

О совсем ином статусе ребёнка свидетельствует и то, что детский похоронный обряд в традиционных культурах был существенно проще взрослого. Погребальные обряды взрослого человека проводятся в несколько этапов, когда собирается вместе всё племя или несколько деревень; взрослого оплакивают специальные «плакальщики», их слова и причитания доходят до слуха умершего, и они рассказывают ему, как его провожают, как о нём заботятся, уговаривают не возвращаться и не мстить оставшимся в живых; с той же целью после погребения устраивают тризны и игрища; соблюдают ряд табу, проводят очистительные обряды.