Антони Адверс, том 2 - [126]

Он плыл в беспредельном пространстве, где не было направления и было совершенно темно. Он не мог больше открыть глаза. От него остался только рассудок, и рассудок этот хранил в себе запас света. "Да будет свет". И вдруг на своде раскрылся ослепительный цветок света. Несказанно прекрасный день струился во все стороны - сфера, которая заполнила собой пространство и все же вечно расширяется. Там, где ее не было, было ничто. Там, куда она достигала, был свет. Все телесное было ее частью и существовало лишь в этом цветке света. Наблюдать, как распускаются бесконечные лепестки, от звезд до морских раковин, значило увидеть время. Увидеть весь цветок, расширяющийся в ничто тьмы, значило увидеть время в единой вспышке. Ибо, хотя цветок пребывал вечно, тот, кто глядел на него издали, видел как бы мгновенную вспышку. Внезапно все, от начала времен и до их конца, произошло.

Он открыл глаза и понял, что закрыл их мгновение назад. Он снова был в своем теле. Он повел руками и ногами. Он чувствовал болезненную опустошенность; радость. Не сразу он смог отличить шум прибоя от биением крови в ушах. Он начал бесцельно играть с гладким пальмовым орехом. Он стал запихивать его в землю. "Из него вырастет дерево, - думал он. - Оно живое".

Росток, как змея, пополз из земли. Он выпустил лист, другой. Листья зашумели на солнце, закручиваясь в спираль. Мгновение мощные зеленые ветви трепетали в солнечном свете. Потом они бросили семя. Дерево съежилось, ушло в землю. Антони по-прежнему держал в руке орех. Он наконец затолкал его в песок. "Вот как растут деревья! Они и семя - одно. Для хозяина цветка-света они тоже плоть. Как и я. Все телесное - одно. "Тысяча лет пред тобой, как один день". Да, и миллиарды эпох - одна краткая вспышка.

Он больше не думал. Он лежал на песке, умиротворенный духом и разумом. Состояние его тела было равносильно одной долгой, бессловесной молитве. Не через образ, не через посредника он славил своего творца, создателя света. Потом начался прилив, волны стали перекатывать через его руки. Он встал и пошел назад к огню.

Ночью их покропило дождиком. Но Антони не заметил. Он спал, словно перед сном пробежал миль десять.

Хуан встревожился. Дождливый сезон и первые бури, должно быть, близко. Однако решил ничего не говорить. Что если они промокнут - manana. Он плотнее закутался в одеяло, глядя на мглистые звезды и тихо напевая себе под нос. На островах хорошо! Еще немного, и пора будет возвращаться. Мелодия замерла у него на губах. Прибой продолжал петь.

Глава XLIII. Образ плавится

Человека утонченного запахи Бангаланга перед наступлением дождливого сезона заставили бы с омерзением зажимать нос. Об эту пору даже туземные каноэ, снующие между факториями Гальего и Монго Тома, предпочитали огибать остров с наветренной стороны. На берегу грудами коптилась и сушилась рыба, в котлах перетапливалось пальмовое масло, и густое амбре, составленное запахами рыбьих внутренностей, жира и прогорклого растительного масла могли вынести лишь привычные местные жители, да еще окрестные канюки, которые все новыми стаями слетались на милый канючьему сердцу аромат. В результате казалось, что пальмовые крыши рыбачьих хижин покрыты белыми потеками подтаявшего снега. Жилище Унгах-голы, Нелетиной тетки по матери, располагалось в самой здоровой части этого зловонного поселения, что, впрочем, отнюдь не означает, что оно тонуло в кустах цветущего жасмина. Дом стоял над водой, и то, что выбрасывалось через единственную дверь в полу, не разлагалось природным порядком, но исправно выметалось ежесуточной метлой отлива. Для восьмидесятилетней старухи - самой древней на Перцовом берегу, где женский век, как правило, короток - отсутствие мух составляло завидное преимущество, равно как и защита от дождя и солнца, которую обеспечивало особое плетение крыши. Унгах-гола, по меркам своих соплеменников, была женщина зажиточная. В углу ее хижины стоял старый корабельный сундучок, доверху набитый раковинами-каури. Собрание глиняных горшков могло почитаться исключительным. Унгах-гола владела несколькими большими зеркалами, одно из которых болталось у нее на шее; на толстых руках и ногах было накручено неимоверное количество медной проволоки. Все это, и богатое убранство хижины, она скопила, потихоньку пережив трех мужей и предсказывая судьбу. На много миль вниз и вверх по реке редкий рыбак-кру, будь то мусульманин или язычник, отваживался на серьезное предприятие, не посоветовавшись прежде с мудрой вдовой из Бангаланга. Как-то душным вечером в конце сухого сезона - который в этом году так затянулся, что старуха уже принимала падающий на крышу птичий помет за первые капли долгожданных дождей, - Унгах-голу пробудил от полукоматозной дремоты стук весел в каноэ, которое, похоже, привязывали к сваям ее жилища. Какой-нибудь молодой рыбак в беде, решила она. Она села, погляделась в зеркальце, белой краской подвела нарисованные круги у глаз. Вдруг что-то заслонило ей свет, и она увидела, что из двери в полу вылезает ее племянница Нелета. Женщины, которые не виделись больше двух лет, обменялись взволнованными приветствиями. Старая Унгах необычайно долго прищелкивала пальцами, которые у нее ходили в суставах, как у скелета. Молодая хозяйка фактории Гальего сложила к ногам Унгах приношения: еду, ситец, медные украшения, и, пока старуха в темноте чавкала запеченной в тесте свининой, раскрыла свою смятенную душу невидимой, но отлично слышимой тетке. - А ты все порожняя? - хрипло спросила тетка, поперхнувшись свиным хрящиком. - Да, - сказала Нелета, - и об этом-то я и хотела с тобой поговорить. Тетка засопела и зачмокала, высасывая из кости мозг. Нелета видела только белые ободки вокруг глаз. - Так белый мужчина без семени? - презрительно спросила наперсница. - О нет, - отвечала Нелета. - Семя его обильно и часто изливается в меня, но не плодоносит. - Ты - как твоя мать, - сказала Унгах. - Хотя ее сильный муж старался с ней каждую ночь, она за десять лет родила ему только вас двоих. Ты знаешь, в нашем роду женщины скудны потомством. Я сама от трех мужей родила только четверых. Но живем мы долго, - добавила она. - Живем долго! Ум-м-м. - Она засопела и выбросила дощечку из-под свинины в дверь. Внизу плеснула вода. - Я думала, - сказала Нелета после долгого молчания, - у нас нет детей из-за того, что кто-то по ночам крадет душу моего мужа. Тело его безупречно, но семя его не дает жизни. - А ты? - Унгах взяла головешку, и, раздув ее, стала разглядывать племянницу. - Я? Я - женщина! - гордо воскликнула Нелета, вставая и сбрасывая платье. Тетка посмотрела на нее и засопела. - Иди сюда, - сказала она. Под старушечьими пальцами молодая женщина затрепетала. - Расскажи мне все, - сказала Унгах, похоже, удовлетворенная осмотром, и принялась за мягкий, как раз по ее деснам, рисовый пудинг. Нелета говорила долго. Она развила свою теорию: похоже, во сне Антони становится другим человеком. Брату Франсуа бессмысленно говорить о своих страхах. Она встревожена. Она решила предпринять что-нибудь прежде, чем Антони вернется с островов. Он чувствует, что родня ее матери поймет. Тетенька Унгах даст ей амулет - или снадобье. Ведь даст же? Все знают, что против колдовства помогает только колдовство. Унгах сочувственно сопела, и при упоминании христианского священника сплюнула. Трудно было улизнуть от Фердинандо, продолжала Нелета. Он не разрешает ей встречаться с родичами. Тетя Унгах тихо ругнула Фердинандо. "Он меня прибьет, - настаивала Нелета, - если узнает, что я была у тебя". Она снова взмолилась. "Ты знаешь, кто присылает тебе рис и подарки. Не Фердинандо, - сказала она. - А теперь я хозяйка в большом доме. Мне бы только родить. Хоть одного!" Она завыла, как осиротевшая дикарка. Тетя решила прибегнуть к помощи. Она дунула в витую морскую раковину, и несколько минут спустя в дверь уже лез Мномбиби, местный колдун, товарищ многих ее таинственных проделок. На щиколотках у Мномбиби болтались наполненные сухими горохом раковины, они беспрерывно гремели, пока он втаскивал ноги в хижину и усаживался на корточки. Теперь на Нелету смотрели две пары белых окружностей. Они висели в темноте, словно призрачные очки. Объяснили, в чем беспокойство. Даст ли Мномбиби амулет, чтобы удержать душу Антони по ночам? Колдун согласился - не сразу и на определенных условиях. Ему нужно что-нибудь от Антони - кусочек ногтя и волос. Еще нужно побывать в фактории, разнюхать на месте. Главное, надо увидеть искусственную пещеру, которую сделал белый колдун, и мертвое дерево перед ней. Он много о них наслышан. Он настойчиво пытал Нелету о брате Франсуа. Метиска оказалась меж двух огней. Номинальная христианка, она побаивалась священника; дикарка в душе, боялась Мномбиби еще сильнее. Ее ответы ничего не прибавили колдуну, только усугубили завистливый интерес к магии белого человека. Говорят, подопечные белого колдуна носят на шее амулеты, спасающие от туземной ворожбы. Он слышал, они свободны от чар леса и реки. Как это делается? Кто дати - дух белого человека? Мномбиби решил разведать. Под вечер Нелета и Мномбиби в быстром каноэ отправились вверх по реке. На дне лодки лежало колдовское снаряжение: два завязанных мешочка, ларчик из черного дерева и волосатый кокосовый орех с намалеванной на нем рожей. Он перекатывался по дну, как живой, внутри его что-то щелкало. Нелета молчала, довольная и напуганная. Двое молодых рыбаков от страха гребли быстро. Они прибыли в факторию за час до заката, значительно раньше Фердинандо, который в тот день ездил к Монго Тому. Нелета вздохнула с облечением. Она без труда провела Мномбиби в большой дом. Из первого мешочка он вынул сушеную детскую головку и положил на порог, сморщенным личиком наружу. Через этот амулет ничто в Африке переступить не могло.  Войдя в дом, он привязал себе сзади гиений хвост и забегал на четвереньках, обнюхивая комнаты и углы. Прислужницы, включая Чичу, перепугались до полусмерти и, серые от страха, жались к стене. Возле Чичи Мномбиби помедлил, потом сунул руку ей за пазуху и вытащил что-то на цепочке. Это оказался хамелеон, подаренный Антони несколько лет назад, изрядно подросший и разъевшийся. Мномбиби порвал цепочку и ушел с хамелеоном. Чича рухнула без чувств. Комнату, где Антони с Нелетой спали, Мномбиби обследовал с сугубой тщательностью. Пока ему не удалось никого и ничего унюхать. Он намеревался удостовериться окончательно. Хамелеона он подозревал, но знал, как с ним разделается. Он развязал второй мешочек, велел Нелете встать на табурет и принялся ждать. Из мешка высунулась огромная слепая змея. Вместо глаз у нее были белые грибовидные наросты. Она походила на Мномбиби. Он обратился к ней "мой дорогой нос" и велел обнюхать комнату. Змея заскользила по полу, словно ощупывая пространство черным раздвоенным языком. Проискав минут пятнадцать, она спокойно вернулась в мешок и свернулась лоснящимися кольцами. Мномбиби презрительно фыркнул. Он так и думал. Дурное влияние не в доме. Надо искать снаружи. На всякий случай он скормил Чичиного хамелеона змее. Первые несколько минут казалось, что из мешка выглядывает странное двухголовое животное. Из змеиной пасти торчали передние лапки хамелеона и голова с быстро лупающими золотыми глазками. Нелета смотрела с табурета, как зачарованная. Завязав мешок со змеей, Мномбиби повернулся к Нелете. Она слезла с табурета и достала из ящика расчески. Из них она вытащила несколько русых волос, которые и вручила Мномбиби. Тот открыл ларчик, достал воск, пепел и быстро слепил из них грубое подобие преувеличенно мужской фигуры. В мягкий воск он старательно залепил волосы Антони. Теперь он потребовал двойное вознаграждение. Он был умен и знал цену золотых кругляшков. Пока они не оказались в его правой руке, он не выпускал восковую фигурку из левой. Нелета не сомневалось, что Мномбиби сжимает в своей клешне ее мужа. Поэтому она рада была выкупить его за сумму вдвое больше договоренной. Мномбиби отдал ей дальнейшие указания и черный козий рог, который надо было повесить над кроватью. Он сказал, что, если сумеет одолеть белого колдуна, то она родит. Душа ее мужа будет оставаться при нем, даже и ночью, покуда Нелета сохраняет его фигурку. Мномбиби еще расспросил о брате Франсуа и предупредил, чтоб она не смела к нему ходить. Если она хоть словом обмолвится о событиях сегодняшнего дня, колдовство потеряет силу. Наконец он ушел, забрав с порога сушеную голову. Это сработало. Девушки, которые, стоило повернуться к ним спиной, бросились наутек, были остановлены ею во дворе. Он затопал на них, загремел раковинами и пообещал павианов в мужья, если они проболтаются о его визите. Он показал им раскрашенный кокосовый орех, и они завизжали. Последнее, что они видели - его широкую, злобную ухмылку в воротах и светящиеся белые ободки вокруг глаз. Нелета заперла восковую фигурку Антони в свой комод. Маленького паучка, который, казалось, шпионил за ней, она прибила туфлей. Приятно было обнаружить, что с этого вечера ее малейшее желание стало законом для прислужниц.